Теория чистой доски
Карл Маркс: «История есть не что иное, как беспрерывное изменение человеческой природы»
У биологического детерминизма всегда был сильный интеллектуальный противник - точка зрения, согласно которой воспитание, а не природа несет ответственность за формирование человеческих признаков. Эта альтернативная философия, присваивающая центральную роль культурным и социальным влияниям, начала доминировать в научном мире в середине XX века.
Когда молекулярная биология только-только начинала раскрывать секреты ДНК, генетика и эволюция были отодвинуты на задний план новой парадигмой, утверждавшей, что биология придала человеческому мозгу практически неограниченную податливость. Ее приверженцы доказывали, что люди при рождении, по сути, представляют собой «чистые доски».
Обычно считается, что доктрина чистой доски, утверждающая, что люди обладают ограниченным числом врожденных свойств и развивают свой характер через жизненный опыт и обучение, была придумана философом XVII века Джоном Локком. На самом деле более ранние версии можно встретить у Аристотеля, Фомы Аквинского и исламского мыслителя Ибн Сины. Доктрина стала популярной во времена Просвещения, поймав антимонархические настроения: если способности человека не врожденные, а приобретенные, то наследование власти нельзя оправдать. Для Локка чистая доска был символом личной свободы.
Впоследствии эта теория будет ассоциироваться с левыми политическими движениями. Хотя многие ранние социалисты поддерживали евгенику, последующие поколения стали относиться к ней с подозрением, помня о том, как она использовалась для оправдания угнетения уязвимых расовых и социальных групп, особенно жестоко в нацистской Германии. Либерализм отверг концепцию биологической человеческой природы, которая теперь рассматривалась как инструмент для закрепления превосходства патриархальных и буржуазных элит.
Социальная модель
На смену подходу Локка пришла современная формулировка теории чистой доски, взявшая свое начало в социальных науках. Из психологии заимствована известная идея Зигмунда Фрейда о том, что взгляды и душевное здоровье человека могут быть объяснены в терминах детского опыта. К ней добавился бихевиоризм Б. Ф. Скиннера, согласно которому людей можно обучить любому поведению — аналогично собакам Павлова, пускавшим слюну при звуке колокольчика.
Антропология внесла свой вклад в виде работ Франца Боаса и Маргарет Мид, чьи сравнительные исследования различных обществ показали, что традиции могут направлять человеческое поведение в любую сторону. Мид, предположительно, обнаружила миролюбивые племена в Новой Гвинее и свободную любовь среди женщин Самоа. Эти исследования, основанные на скудных данных, тем не менее, оказали огромное влияние на контркультурные группы, поскольку они противоречили принятым взглядам на сексуальные нравы и насилие. Эти идеи также вписывались в политические и экономические теории Карла Маркса рассматривавшего человеческую природу как нечто, что можно изменить и направить в сторону революции. Левые, отрицавшие марксизм, также приняли «чистую доску». Для них она стала постмодернистской мантрой о том, что поведение и знания есть социальные конструкты, а любая истина относительна.
В результате, как пишут Леда Космитис и Джон Туби, родилась стандартная социальная модель человеческого поведения. В этой парадигме человеческая природа не едина и не фиксирована, но может принимать любые формы при соответствующем культурном воздействии. Если генетическое влияние и учитывается, то оно вторично по отношению к окружающей среде. Для приверженцев модели она символизирует справедливое общество: если всему можно научиться, то людей можно научить ценить равенство. Социальная справедливость и мораль переплелись с мнением, что ничто человеческое не определяется генами и даже не зависит от них.
«Как только [социологи] положились на ленивый аргумент о том, что расизм, сексизм, война и политическое неравенство нелогичны или фактически неправильны, ибо не существует человеческой природы как таковой (в отличие от моральной ущербности, которая с природой никак не связана), любое открытие, связанное с человеческой природой, было, по их же логике, равносильно утверждению о том, что расизм, война и политическое неравенство не так уж и плохи» Стивен Линкер
Не в наших генах
Многие приверженцы этой философии имели благородную цель — распространение личной свободы и борьбу против несправедливостей, которые пытались оправдать ненаучным генетическим детерминизмом. Теория стала очень популярна среди либеральных ученых, включая Стивена Джея Гулда, а также социологов и культурологов. Но при этом она активно сопротивлялась любым научным открытиям, показывающим, что генетика влияет на человеческую природу. Казалось, что любые доказательства такого рода угрожают самим основам свободы и равенства, поэтому подобным выводам и исследованиям необходимо противостоять.
В результате ученые, изучавшие влияние генетики на человеческое поведение, оказались в ситуации, где их мнения и политические взгляды демонизировались и извращались вплоть до фашизма. Примером может служить Э. О. Уилсон, великий теоретик эволюции и борец за охрану природы, совсем не правый консерватор, однако в 1970-е годы, когда он посмел предположить, что человеческая природа, как и природа других животных, имеет биологические основы и ее изучение может принести ценные плоды, его лекции пикетировались, а студенты поливали его водой.
Левые биологи Стивен Роуз, Леон Камин и Ричард Левонтин ответили книгой «Не в наших генах» (1984), в которой они обвинили Уилсона, Ричарда Докинза и других социобиологов в грубом детерминизме, направленном на поддержание статус-кво. Авторы написали: «Они утверждают, что прошлое и настоящее социальное устройство является неизбежным проявлением специфических функций генов».
Такие атаки были бесцельными по двум причинам. Во-первых, они создавали воображаемого противника. Невозможно найти серьезного биолога, верящего в то, что поведение и социальное устройство являются «неизбежным проявлением специфических функций генов». Во-вторых, ученые, отрицающие модель социальной науки, предлагают более скромную точку зрения: гены, наравне с культурой и окружающей средой, вносят вклад в человеческую природу. Докинз в рецензии на книгу «Не в наших генах» написал: «Редукционизм в смысле "суммы частей”, очевидно, глуп, и его не найдешь в работах настоящих биологов».
Более того, культурный детерминизм может быть не менее опасен для человеческих свобод, чем его генетический аналог. Он подразумевает, что мы не заложники своих генов, но заложники своих родителей, учителей и общества. Люди, выросшие в нищете, навсегда останутся маргиналами, а богатые люди всегда будут сохранять свои привилегии. В аутизме виноваты «холодные матери», а проблемы взрослых в отношениях созданы излишней опекой со сторон семьи. Такой взгляд на мир не менее мрачен, чем вера в то, что все наши характеристики заложены в генах. Социальную справедливость он не принесет.
1984
В футуристических антиутопиях генетический детерминизм часто используется в качестве сюжетного хода, однако наиболее известная антиутопия описывает жестокие последствия противоположной философии. В «1984» Джорджа Оруэлла правительственный агент О'Брайен объясняет Уинстону Смиту, что диссиденты никогда не победят партию, потому что партия может управлять поведением людей для достижения собственных целей: «Вы воображаете, будто существует нечто, называющееся человеческой природой, и она возмутится тем, что мы творим, — восстанет. Но человеческую природу создаем мы. Люди бесконечно податливы».
Аппаратчик Большого Брата звучит очень похоже на Маргарет Мид: «Нам остается только заключить, что человеческая природа необыкновенно податлива, что она точно и контрастно реагирует на контрастные условия среды».