Скептицизм
При нынешних темпах технического прогресса, возможно, уже в скором времени наша цивилизация достигнет такого уровня технологического развития, что сумеет создать невероятно сложный компьютерный симулятор человеческого сознания и мира, в котором это сознание сможет существовать. Для поддержания многочисленных виртуальных миров достаточно будет маленького лэптопа, и потому численность виртуальных личностей намного превосходит численность биологических. Качество иллюзии столь высоко, что опыт биологических и виртуальных личностей ничем не различается, и те и другие, естественно, считают именно себя настоящими, но последние определенно заблуждаются. Но мы-то уж точно знаем, что вовсе не являемся порождениями электронного мозга, живущими в вымышленной вселенной…
Или все же?.. Разве мы можем утверждать это наверняка? Откуда нам знать, может, подобные компьютерные технологии уже появились и компьютерный разум давно существует? Следуя логике вышеописанного сценария, более чем вероятно, что мы давным-давно живем в иллюзорном мире.
О колбах и виртуальных мирах
Серьезная пища для размышлений приготовлена по рецепту шведского философа Ника Бострома. Его «доказательство симуляции» (приведенное здесь в упрощенном виде) — не первый аргумент в пользу того, что наши представления о себе и окружающем мире могут оказаться чудовищным заблуждением. В 1981 году американский философ Хилари Патнэм поведал знаменитую историю о злобном гении, который удаляет человеческие мозги и помещает их в колбу с питательным раствором. Суперкомпьютер, подключенный к мозгу, создает у человека — или это просто мозг? — представление, что в его мире все обстоит идеально. Напоминает кошмар, сюжет научно-фантастического романа, но именно это вы и сказали бы, будь ваш мозг погружен в питательную жидкость. Проблема в том, что вы не можете утверждать наверняка, что это не так, и если такую возможность нельзя исключить, то все, что вы знаете об окружающем мире, является ложным. А тогда получается, что на самом деле вы ничего не знаете, верно?
"Она (скептическая философия) подавляет всякую страсть, за исключением любви к истине; а последняя никогда не доводится и не может быть доведена до чрезмерно высокой степени" Дэвид Юм, 1748
Сценарии, подобные сюжетам Патнэма и Бострома, всегда были мощным оружием в арсенале философов-скептиков. Скептическая позиция состоит в том, что подвергается сомнению наше право заявлять о собственном знании. Мы полагаем, что нам известно множество вещей, но как мы можем доказать это? Наше представление о мире базируется на восприятии, полученном с помощью органов чувств. Но ведь подобная модель восприятия не исключает ошибок? Можем ли мы быть уверены в том, что воспринятый образ не галлюцинация, не сон или, к примеру, не причуда нашей памяти? Если сон неотличим от опыта бодрствования, мы никогда не можем быть уверены, что то, что мы считаем фактом, на самом деле им является, что полагаемая нами истина на самом деле истина. Похоже, всегда существует вероятность, что мы всего лишь мозги, болтающиеся в своих колбах, или виртуальные аватары в компьютерном симуляторе.
Греческие скептики
Скептицизм, берущий свое начало в Древней Греции, развивался как противоположность догматизму, утверждавшему определенную раз и навсегда точку зрения на положение дел на земле и/или на небесах. Предвосхищая вопросы, которые встанут вновь спустя 2000 лет, греческий скептицизм порожден был в первую очередь осознанием бездонной пропасти между внешней видимостью и реальным положением дел — тем, что наша способность познавать мир лишь больше отдаляет нас от истины и всегда существует вероятность контрпримеров, опровергающих любые претензии на знание. Даже один из самих скептиков, платоновский Сократ, использует диалектический метод, позволяющий расшатать любое утверждение, выдвинутое современниками. Скептицизм, из основных положений которого следует вывод, что мудрость заключается в осознании нашего собственного невежества, оказал глубочайшее влияние на последователей. Самый известный скептик, о котором мы знаем лишь из текстов других ученых, Пиррон из Элиды, жил примерно в 300 гг. до н. э. В ответ на условность притязаний на истину — на тот факт, что вопрос об истинности знания никогда не может быть окончательно разрешен, — он посоветовал воздержаться от суждений, пока не будет достигнута безмятежность, защищающая от разочарований, неизбежных в безуспешном поиске определенности. От сомнений к уверенности?
От сомнений к уверенности?
В XV и XVI веках, с появлением первых ростков научной революции, подвергнувшей сомнению все прежнее знание, а с ним и обоснованность теологического подхода, скептицизм вновь набирает силу. По иронии судьбы человек, взявшийся рассеять сомнения скептиков раз и навсегда, в итоге утвердил скептицизм в качестве центрального метода эпохи, и задача его развенчания станет одной из основных для многих последующих поколений философов.
Француз Рене Декарт стоял в авангарде естественно-научной революции, прокатившейся по Европе в XVII веке, — он намеревался (довольно амбициозно) порвать с набившими оскомину догмами Средневековья и «создавать науку» на прочнейшем из фундаментов. Для этих целей он решил обратить скептицизм против скептиков, разработав собственный строжайший «метод сомнений». Вместо того чтобы выбирать и выбрасывать гнилые яблоки (его собственная метафора), он полностью опустошает корзину, избавляясь от любых представлений, которые могут вызвать хоть малейшее сомнение. А под занавес он выдумывает злобного демона (явного предка патнэмовского злодея-ученого, поместившего мозг в колбу), у которого лишь одна цель — обмануть мыслителя, так что в корзине Декарта не остается места даже для очевидных истин геометрии и математики.
Освободившись от всего, что предположительно может вызвать сомнения, Декарт отчаянно ищет точку опоры, хоть какой-то фундамент для воссоздания храма человеческого знания:
«Я заметил, что, когда я пытаюсь думать о чем-либо, пускай ошибочно, необходимо, чтобы я, думающий, все же существовал. И наблюдение этой истины — "Я мыслю, следовательно, я существую” [cogito ergo sum] — настолько твердо и очевидно, что все экстравагантные гипотезы скептиков не могут его поколебать; и тогда я решил, что могу, без малейших сомнений, принять это утверждение в качестве первого принципа философии».
После закладки фундамента дальнейшее строительство оказывается довольно простым. Опираясь на представление о всемилостивом Господе, который гарантирует достоверность наших чувств, Декарт стремительно восстанавливает мир, и можно приступать к реконструкции знания на научной основе. С тех пор убедительность знаменитого cogito не раз ставилась под сомнение, но попытки Декарта выбраться из ловушки сомнений, которую он сам себе выкопал, убедили очень немногих. Он вызвал призрак скептицизма, дабы изгнать его, но не сумел усмирить этого злого демона, оставив несколько поколений философов под воздействием злых чар.
Умеренный скептицизм Юма
Жесткие нападки на проект Декарта по утверждению новой науки на основе определенности в течение следующего столетия перешли в сдержанные конструктивные формы — так называемый «умеренный» скептицизм, обязанный своим появлением шотландскому философу Дэвиду Юму. Юм не видел способа отказаться от полноценного скептицизма (или пирронизма, по его определению) и заявил, что наши представления о мире не могут быть подтверждены ни предварительными рассуждениями, ни причинно-следственными факторами; наши впечатления, восприятие единства в природе зависят, по мнению Юма, лишь от наших привычек и обычаев. Но он полагал, что человеческая природа защищает нас от опасности утонуть в сомнениях и предлагает взамен здравый смысл, пускай и лишенный оснований: «Философия превратила бы нас в пирронистов, не будь Природа столь сильна». В итоге на свет появился новый научный и методологический подход, эмпирический и прагматичный: интеллектуальная скромность, признающая, что возможности человека и его разума строго ограничены.
