XIX столетие в Англии принято называть викторианским. С фактологической стороны это не совсем верно: королева Виктория взошла на английский трон лишь в 1837 г. (и оставалась на нём шестьдесят с лишним лет). Век начинался долгими войнами с Наполеоном, потом настали годы политической реакции. В литературе начало века было эпохой романтиков.
В 1798 г. два молодых поэта — Уильям Вордсворт и Сэмюэл Колридж выпустили книгу стихов «Лирические баллады». Вордсворт написал к ней предисловие, воспринятое как манифест новой литературной школы. В Англии эпоха романтизма оказалась менее продолжительной, чем в других странах, — всего три десятилетия. Но по богатству талантов, по яркости художественных свершений с ней едва ли сравнится любой другой период в истории английской литературы.
Романтики возвестили новое понимание искусства. Оно должно было стать естественным и непредсказуемым, как сама жизнь, и открыть прекрасное — в будничном, непреходящее — в мимолётном, вечное — в неуловимом и мгновенном. Поэзия давала идеальную возможность осуществить эту идею. Романтическая эпоха стала звёздным часом английской поэзии: мечтательной, согретой лиризмом, как стихи Вордсворта и Джона Китса; провидческой, философской, как баллады Колриджа; бунтарской, пронизанной отзвуками грозных событий времени, как поэмы Джорджа Байрона.
Жизнь всех этих поэтов отвечала духу, пафосу их творчества. Для них не существовало разрыва между словом и поступком, художественным манифестом и реальным поведением, которое очень часто тоже представляло собой поэтический сюжет, но только воплотившийся в ситуациях и обстоятельствах самой действительности. Почти неизменно этот сюжет приобретал отчётливый оттенок драматизма. Романтики редко встречали сочувствие в обществе, а отпущенный им исторический срок оказался краток. Смерть Байрона в 1824 г. возвестила закат романтизма. Настали другие времена.
В викторианской Англии на авансцену выдвинулось поколение, возвестившее о своей твёрдой приверженности реализму. Он господствовал в английской литературе десятки лет и создал традицию, остающуюся живой и притягательной по сей день. Викторианство — это и стиль жизни, и этическая доктрина, и мирочувствование. В ту пору преобладала уверенность, что такой счастливой эпохи ещё не было за всю историю человечества. Утверждавшие это говорили о политической стабильности и промышленном росте, об успехах науки и просвещения, о прогрессе во всех областях жизни.
Но находились и пессимисты. Для них дух викторианства означал торжество плоского материализма, когда всё становится вульгарным: устремления и верования, идеи и принципы, обычаи и быт. Выдающийся историк и философ Томас Карлёйль (1795—1881) писал о наступлении «механического века», которому неведомо, что такое душа, поскольку теперь думают лишь о выгоде и пользе. Так считали многие. И томились мечтой об исчезнувшей романтике.
Вряд ли эти мечтатели были всегда правы в претензиях к своему времени. Викторианцы действительно доверяли трезвому расчёту, а не вдохновению и придерживались жёстких моральных догм, которые часто оборачивались лицемерием. Но нельзя сказать, что они не ведали сомнений и тревог или оставались глухи к укорам совести, смущённой типичными для тогдашней Англии картинами нищеты и бесправия социальных низов, цинизма и развращённости преуспевших. Эти тревоги и скрытые за ними моральные конфликты постоянно чувствуются в социальном романе — лучшем, что создала английская литература XIX в.
Та эпоха ценила в искусстве прежде всего достоверность свидетельства о жизни, понятую почти буквально: произведению надлежало напоминать картотеку фактов, истинных и доказуемых. Богатство вымысла, ирония, игра, гротеск — всё должно было отступить перед скрупулёзным исследованием общественных явлений. Человек интересовал эту литературу скорее не сам по себе, как личность с собственным неповторимым миром, но как тип, позволяющий понять жизнь определённой социальной среды, её психологию и принятую в ней систему ценностей.
Писателем руководила уверенность, что ему по силам с исчерпывающей полнотой описать и эту среду, и общество в целом, создать картину совершенно ясную и точную, где бы не осталось ничего загадочного или парадоксального. Литературу хотели видеть полезной в прямом значении слова, столь же полезной, как железные дороги или новые методы обезболивания, которые внушали такую гордость викторианцам. Но у творчества свои законы, и художественное наследие викторианского века далеко не во всём оказалось созвучным его представлениям и требованиям.