Эмили Дикинсон (1830—1886)
«Само ощущение жизни есть счастье.»
Э. Дикинсон
Судьба поэтического наследия Эмили Дикинсон поразительна. Все её стихотворения, за исключением восьми, напечатанных без её ведома, увидели свет только после смерти автора, в 1890 г., и лишь в XX столетии были оценены по достоинству. Потаённая любовь, непостижимость смерти, завораживающая красота природы, размышления над загадками бытия — вот основные темы поэзии Дикинсон.
Эмили родилась в небольшом городке Амхерст, неподалёку от Бостона, в строгой пуританской семье. Она получила религиозное воспитание, но её молодость пришлась на пору, когда пуританство начало сдавать позиции и в Новой Англии стало пробуждаться свободомыслие, а с ним и тяга к художественному творчеству. Отец не желал, чтобы его дети читали что-нибудь, кроме Библии, поэтому иногда книги приносились в дом тайно.
Отношение Дикинсон к чтению было благоговейным, ведь во многом лишь книги раскрывали для неё большой мир:
Нет лучше Фрегата — чем Книга —
Домчит до любых берегов.
Нет лучше Коня — чем страница
Гарцующих стихов.
Ни дозоров в пути — ни поборов —
Не свяжет цепью недуг.
На какой простой колеснице
Летит человеческий Дух! (Перевод В. Н. Марковой.)
Эмили не вышла замуж и посвятила себя заботам о близких. Болезненно замкнутая, невероятно застенчивая с чужими, она почти не покидала родительского дома. Писать начала в тридцатилетием возрасте. 1775 написанных ею стихотворений и примерно столько же писем открывают нам натуру страстную, глубоко чувствующую, острый и проницательный ум, мастерское владение словом.
Вся Суета в дому,
Где совершилась Смерть —
Значительнейшее из дел,
Творимых на Земле —
И Сердце подмести,
И уложить под спуд
До самой Вечности теперь
Ненужную Любовь. (Перевод И. А. Лихачёва.)
О смерти Дикинсон писала часто — она перенесла немало утрат. К ней у поэта особое отношение: как к главной загадке бытия. Утрата любимого человека требует не только перемен в доме — сама любовь, теперь ставшая «ненужной», прячется глубоко в сердце под тяжестью горя, но всё-таки не умирает, за ней — вечность. Такие стихи удивляют и сегодня: где здесь привычные подлежащее и сказуемое? зачем столько заглавных букв? какой это размер? что за рифмы? Когда бостонский литератор Томас Хиггинсон готовил стихи Дикинсон к печати, он попытался «навести в них порядок», чтобы меньше шокировать публику.
Позднее критики восприняли поэзию Эмили Дикинсон как дерзкое экспериментаторство. Они увидели в её стихе влияние религиозных гимнов и ритмизованной библейской прозы, а также мучительные колебания между верой и сомнением, напоминающие стихи английских поэтов XVII в. Как правило, Дикинсон пишет короткие, не более двадцати строк, стихотворения и чаще всего использует трёхстопный ямб и неточные рифмы:
Из чего можно сделать прерию?
Из пчелы и цветка клевера —
Одной пчелы — одного цветка —
Да мечты — задача легка.
А если пчелы не отыщешь ты —
Довольно одной мечты. (Здесь и далее перевод В. Н. Марковой.)
В этом знаменитом стихотворении предельно экономными средствами выражена сокровенная мысль о самодостаточности внутреннего мира человека, осознающего себя частью космоса. Прерия — громадное пространство — может быть охвачена полётом мысли, а малые предметы — пчела и цветок — приобретают значение символов и становятся равновеликими прерии. На примере этого стихотворения видна особая роль тире. Этот знак у Дикинсон заменяет запятую, точку с запятой, а иногда и точку. Тире — как вздох, как восклицание прерывает строку, создаёт ритмическую паузу.
Каждый день — это торжество земного существования, и короткое стихотворение звучит как гимн:
Чтоб свято чтить обычные дни —
Надо лишь помнить:
От вас — от меня —
Могут взять они — малость —
Дар бытия.
Чтоб жизнь наделить величьем —
Надо лишь помнить —
Что жёлудь здесь —
Зародыш лесов
В верховьях небес.
Видимо, поэтесса немало размышляла о своём одиночестве и безвестности, поскольку в стихах упрямо утверждала, что за неприметностью может таиться яркая индивидуальность, глубокая духовная работа. Она находит необыкновенных друзей там, где их не увидят другие:
Одной мне не быть ни на миг —
Круг гостей так велик...
Эти гости — «пунктуальный снег», «плясунья-муха за стеклом, паук за старым ремеслом», красногрудая малиновка на подоконнике.
Дикинсон самой природе говорит «ты», когда рисует в стихах, по выражению её соотечественника Г. Джеймса, «пейзаж своей души»:
«Природа» — то, что мы видим:
Вечер — Гребни холмов —
Белка — Затмение — Мотылёк —
Нет — ты Небо само!
………………………………………………………..
Природа — тебя мы знаем —
Но в слова — не вместим.
Не дотянется вся наша
Мудрость До твоей Простоты.
В стремлении слиться с миром и природой, пренебречь «свистулькой славы», она называет себя «Никто»:
Я — Никто. А ты — ты кто?
Может быть — тоже — Никто?
Тогда нас двое. Молчок!
Чего доброго — выдворят нас за порог.
Как уныло — быть кем-нибудь —
И — весь июнь напролёт —
Лягушкой имя своё выкликать —
К восторгу местных болот.
Религиозные искания отражены во многих стихах, но к слепой, ставшей простой привычкой вере поэт не может относиться без юмора:
Вера — прекрасное изобретение
Для зрящих незримое», господа.
Но осторожность велит —
тем не менее —
И в микроскоп заглянуть иногда.
Однако есть и другая интонация, и многие стихи Дикинсон наполнены страстным религиозным чувством:
Я не видела Вересковых полян —
Я на море не была —
Но знаю — как Вереск цветёт —
Как волна прибоя бела.
Я не гостила на небе —
С Богом я не вела бесед —
Но знаю — есть такая Страна —
Словно выдан в кассе билет.
У Эмили Дикинсон есть и любовная лирика, но вот только адресаты её окутаны тайной:
Завидую волнам — несущим тебя —
Завидую спицам колёс.
Кривым холмам на твоём пути
Завидую до слёз.
Всем встречным дозволено —
только не мне —
Взглянуть на тебя невзначай.
Так запретен ты для меня —
так далёк —
Словно господний рай.
Раздумывая о собственной судьбе, Дикинсон утверждала, что и её бессобытийное существование ценно и глубоко осмысленно:
Если сердцу — хоть одному —
Не позволю разбиться —
Я не напрасно жила!
Если ношу на плечи приму —
Чтоб кто-то мог распрямиться —
Боль — хоть одну —уйму —
Одной обмирающей птице
Верну частицу тепла —
Я не напрасно жила!
Когда в 1862 г. Дикинсон послала свои рукописи Томасу Хиггинсону, она хотела знать, «есть ли в её стихах жизнь». Хиггинсон оценил оригинальность её таланта, но публиковаться отсоветовал. После этого Эмили решительно отвергала все предложения друзей отдать стихи в печать.
В результате лишь несколько стихотворений увидели свет при её жизни. Но нет сомнения, что в душе Эмили Дикинсон всегда видела перед собой неведомого читателя, её стихи обращены большому миру и полны надежды на признание:
Это — письмо моё Миру —
Ему — от кого ни письма.
Эти вести простые — с такой
добротой —
Подсказала Природа сама.
Её письмо миру достигло адресата.