Эрнст Теодор Амадей Гофман (1776—1822)
«Чудным, великим гением» назвал Эрнста Теодора Амадея Гофмана русский критик В. Г. Белинский в одном из писем 1840 г. С начала 20-х гг. XIX в. и на протяжении ста с лишним лет новеллы, повести и романы немецкого писателя пользовались в России и в других европейских странах необыкновенным успехом — большим даже, чем на его родине! Само понятие «романтическое» в значительной степени стало ассоциироваться с его именем.
Гофман родился и вырос в Кёнигсберге (ныне Калининград), здесь же окончил юридический факультет университета. Затем служил следователем в Глогау, в государственных судах Берлина и Познани, в Плоцке и в Варшаве (в то время значительная часть Польши входила в состав Прусского королевства). И одновременно сочинял музыку.
Всё изменилось в ноябре 1806 г., когда наполеоновские войска вступили в Варшаву; прусская администрация была распущена, и Гофман на долгие годы оказался почти без средств к существованию. Осенью 1808 г. вместе с женой он переезжает в Бамберг, где получает место капельмейстера в театре. Скудное жалованье, редкие гонорары вынуждают его стать учителем пения. И здесь будущего писателя подстерегает самое главное испытание в жизни: он страстно влюбляется в свою пятнадцатилетнюю ученицу Юлию Марк Любовные страдания приводят его на грань безумия. В 1812 г., когда накал любви к Юлии достигает предела, Гофман записывает в дневнике: «...теперь наступило время серьёзно поработать in litteris (в литературе. — Прим. ред.)». Так из великой неразделённой любви, обычно делающей людей поэтами, родился Гофман-прозаик.
Он предстал перед публикой тогда, когда немецкий романтизм как литературное движение уже завершал свой путь. «Фантазии в манере Калло» — первая книга Гофмана — увидели свет в 1814—1815 гг. А вскоре был окончательно разгромлен Наполеон. Через Германию волна наполеоновского нашествия прокатилась дважды, и в душах измученных войной обывателей крепла тоска по размеренной, упорядоченной жизни, пусть без «высших» целей, но и без тревог и волнений, жизни простой, со скромным достатком и тихими семейными радостями. Из этой тоски родился стиль жизни и стиль искусства, который называют «бидермейер», что в переводе с немецкого означает «обыватель» (расцвет искусства бидермейера пришёлся на 20—40-е гг. XIX в.). В творчестве Гофмана теряющий позиции романтизм и нарождающийся бидермейер сошлись лицом к лицу.
Любовь к книгам Гофмана передавалась в России из поколения в поколение. Автором «Золотого горшка» и «Житейских воззрений кота Мурра» восхищались и многое у него заимствовали русские прозаики — от Н. В. Гоголя до М. А. Булгакова. Последний балет П. И. Чайковского — «Щелкунчик» (1892 г.) — написан по мотивам сказки Гофмана
Если многие поздние романтики воспевают трагическое одиночество бунтаря, непризнанного гения среди толпы, во всём ищущей собственный интерес и не желающей никаких перемен, то в основе мироощущения Гофмана лежит стремление к диалогу с реальным миром. Молодые герои новелл-сказок и сказочных повестей Гофмана не только поэты и дети в душе, но и хорошие люди, для которых блаженство сосредоточено в голубых глазах девиц, в конечном счёте становящихся их жёнами. При этом автор снисходительно, но по-доброму посмеивается над обретённым ими «блаженством». Именно такой смех преобладает в прозе Гофмана. Бывает смех язвительно-иронический, возвышающий смеющегося над миром и человечеством. Его часто называют «романтической иронией». Приступами такого иронического, несмешного смеха страдает любимый герой Гофмана — Иоганнес Крейслер. Есть у Гофмана и сатирико-обличительный смех. Но не им определяется тональность его произведений, а светлой праздничной весёлостью.
Гофман адресовал свои книги не «посвящённым», а широкой публике, от которой требовалась лишь настроенность на праздник Без неё не почувствовать той атмосферы душевной приподнятости, освобождённое™ от повседневного, ожидания тайны и волшебства, которой веет со страниц его сочинений. Недаром многие истории Гофмана связаны с праздниками: например, «Щелкунчик» (1816 г.) и «Повелитель блох» (1822 г.) — с Рождеством, а повесть «Принцесса Брамбилла» (1820 г.) — со знаменитым римским карнавалом. И как Сервантес пародировал рыцарские романы, не уничтожая духа рыцарства, так Гофман пародирует столь популярные в XVIII столетии «сказки о феях», «Тысячу и одну ночь» и псевдонаучные трактаты о «духах стихий», сохраняя загадочную притягательность «вымыслов чудесных».
Романтизм и бидермейер соотносятся так же, как понятия «музыкант» и «хороший человек» в рассуждениях героя «Житейских воззрений кота Мурра» Иоганнеса Крейслера: «...я разделил, как верховный судья, всё племя человеческое на два разных разряда: один из них состоял из хороших людей, которые являются плохими музыкантами или вовсе не являются музыкантами, а другой разряд составляют собственно музыканты. Но... все должны... обрести блаженство, хотя и на разный лад...». Жизнь как единая и неделимая ценность объединяет у Гофмана «небесный» мир гармонических созвучий и «земной» мир практической жизни
* * *
Возможно, Гофман окончательно определился в собственном писательском призвании, именно создав первую новеллу-сказку — «Золотой горшок» (1814 г.). Повествование в «Золотом горшке» проходит по едва различимой грани, разделяющей мир вымысла и мир реальности, сна и яви, поэтического воображения и житейской прозы. События разворачиваются в Дрездене. В светлый праздник Вознесения бедный студент Ансельм отправляется весело провести время в излюбленном месте отдыха горожан — Линковых купальнях. По дороге Ансельм теряет деньги, припасённые на пиво и кофе с ромом, и вместо кофейни ему приходится довольствоваться отдыхом под бузинным кустом на берегу Эльбы.
Иоганнес Крейслер — гениальный композитор и великий «иронист», личная маска писателя, его второе «я», в котором, в конце концов, сосредоточились и музыкальность Гофмана, и его житейская неустроенность, и неприятие официального, упорядоченного строя жизни. Этот персонаж проходит через всё творчество писателя, начиная с «крейслерианы» — цикла статей и «бессвязных мыслей» о музыке, входящих в первые два тома «Фантазий в манере Калло» (они приписаны Иоганну Крейслеру). Ему же Гофман передоверил свою трагическую любовь к Юлии Марк, то и дело отзывающуюся в его произведениях
То ли во сне, то ли наяву он слышит звон хрустальных колокольчиков и видит среди ветвей бузины золотисто-зелёную синеглазую змейку Серпентину, дочь стихийного духа Саламандра. Любовь к Серпентине заставляет Ансельма забыть о приглянувшейся ему дочери чиновника Паульмана — голубоглазой Веронике. Сам же Саламандр, изгнанный князем духов Фосфором из волшебной страны Атлантиды, живёт среди людей в обличье архивариуса Линдхорста. Поступив к нему на службу переписчиком, Ансельм проходит через чудесные превращения и испытания. Он видит во сне, что ему предстоит стать мужем Серпентины и получить в приданое золотой горшок с растущими из него огненными лилиями. Как подтверждение достоверности происходящего с ним рукописи на непонятных языках, которые должен переписывать Ансельм, проводящий всё время в грёзах наяву, чудесным образом оказываются действительно переписанными! В финале новеллы Ансельм женится на Серпентине. Но это происходит в сновидении автора. Голубоглазая Вероника между тем выходит замуж за получившего чин приятеля Ансельма — таким образом сбываются и её грёзы.
Счастливый конец сказки о золотом горшке глубоко ироничен, как и её стиль. Переписчик Ансельм ничего нового не создаёт — ни в жизни, ни на бумаге: он — копиист. Копиями копий являются и его сказочные сновидения. Сказочный план «Золотого горшка» частично повторяет, частично пародирует «сказки» Новалиса и других писателей-романтиков и предромантиков. Гофман искусно смешивает эту цветистую пародию с изображением повседневной жизни обыкновенных людей. Мир сказки и мир быта гротескно дополняют друг друга (как прилагательное и существительное в словосочетании «золотой горшок»), позволяя читателю иронически дистанцироваться и от одного и от другого, насладиться игрой их взаимных отражений.
Тема двойничества, образы двойников характерны для творчества Гофмана. «Вот тут-то я и испытал совершенно своеобразное ощущение: моё „я" было решительно чуждо моему истинному „я", но и в то же время вернейшим образом отображало некие затаённые порывы моего сокровеннейшего ,,я"», — исповедуется в своих записках учёный кот Мурр, рассказывая, как съел селёдочную головку, которой хотел угостить свою мамашу. В исповеди Мурра пародийно, но очень точно воссоздан процесс рождения гофмановских героев-двойников
Вслед за «Золотым горшком» Гофман принимается за большой роман ужасов «Эликсиры дьявола» (1816 г.). Это жизнеописание-исповедь монаха Медарда, испившего сатанинского эликсира и оказавшегося во власти дьявола. Сбежавший из монастыря Медард невольно совершает множество преступлений. Им движет роковая любовь к юной баронессе Аврелии (отголосок несчастной любви Гофмана). Аврелия погибает в момент пострижения в монахини от руки безумного графа Викторина — зловещего двойника Медарда.
В «Эликсирах дьявола» перед читателем предстаёт, казалось бы, совсем не «праздничный» писатель, а продолжатель традиции, восходящей к английским готическим романам.
Новелла Гофмана «Мадемуазель (1819 г.) считается одним из первых образцов детективного жанра в мировой литературе. Её героиня, французская писательница XVII в., разгадывает тайну «серийных», как теперь сказали бы, убийств, происходящих в Париже, «Мадемуазель де Скюдери» вошла в самое обширное собрание новелл Гофмана «Серапионовы братья», созданное по образцу «Декамерона» Д. Боккаччо (четыре тома «Серапионовых братьев» выходили с 1819 ПО 1821 г.)
Это — куклы, автоматы, искусственные подобия живых существ, играющие в художественном мире немецкого писателя исключительную роль. С одной стороны, кукла — воплощение механического, враждебного жизненной органике начала: такова Олимпия из «Песочного человека», с её заученными движениями и безжизненным взглядом, в которую, на свою беду, влюбляется Натанаэль, приняв за обыкновенную девушку. Олимпия — кукла-подлог, коварно занимающая чужое место, место возлюбленной Натанаэля Клары. С другой стороны, кукла — это существо, на которое могут быть перенесены человеческие чувства и свойства. Любовь человека к кукле оживляет её, вдыхает в неё жизнь. Любовь Мари к несчастному и отважному Щелкунчику расколдовывает его, превращает в юного Дроссельмейера. Щелкунчик и его войско, как и весь создаваемый крёстным Дроссельмейером кукольный мир, — уменьшенная копия реальных людей и вещей.
В последней повести Гофмана «Повелитель блох» (1822 г.) место кукол и оловянных солдатиков занимают полчища едва видимых человеческому глазу подданных Мастера-блохи. Один из героев повести, Перегринус Тис, унаследовав от родителей изрядное состояние, продолжает и во взрослой жизни играть в куклы и солдатики. Покупая самому себе игрушки накануне Рождества, он случайно спасает Повелителя блох, которого преследуют двое естествоиспытателей — Левенгук и Сваммердам.
Жившие в XVII—XVIII вв., эти учёные вошли в историю как изобретатели микроскопа. У Гофмана они восстают из гроба и ведут по видимости вполне обычную жизнь: Левенгук разъезжает по городам Европы с аттракционом — демонстрирует дрессированных, наряженных в мундирчики и сафьяновые сапожки блох, Сваммердам снимает квартиру в доме Тиса. И хотя у Гофмана они символизируют науку, посягающую на власть над живым миром, оба естествоиспытателя не столь зловещи, сколь комичны: чего стоит их дуэль на подзорных трубах! Мастер-блоха одаряет Перегринуса волшебной линзой; вставив её в глаз, герой получает возможность читать мысли других людей. Это спасает его от коварных чар принцессы цветов Гамахеи, а главное, помогает выйти в «большой», взрослый мир, где он находит своё счастье.
Люди, цветы, блошиные армии — всё смешалось на страницах повести, как на праздничной площади. Но в эту весёлую фантасмагорию вторгается персонаж из совсем другого, официального мира — тайный советник Кнаррпанти. Он сажает Перегринуса в тюрьму по обвинению в преступлении, которого тот не совершал. Современный инквизитор руководствуется двумя принципами. Первый: «...важно... найти злодея, а совершённое злодеяние уже само собой обнаружится».
Второй: «Думание... само по себе, как таковое, есть опасная операция, а думание опасных людей тем более опасно». Гофман, служивший в конце 10-х — начале 20-х гг. XIX столетия в Берлине в министерстве юстиции, «срисовал» Кнаррпанти с полицай-директора фон Камптца. Поэтому рукопись повести была арестована, а всё, касающееся Кнаррпанти, в первом и последующих изданиях вплоть до 1908 г. из неё вырезали.
* * *
Стремясь вовлечь читателя в мир игры и детской фантазии, Гофман тем не менее видит, что «застревание» взрослого человека в этом мире — такой же повод для смеха, как и обывательская рассудительность или естественно-научные сражения на подзорных трубах.
Впрочем, тяга к страшному существует в детском «я» любого человека — где-то рядом со сказкой и любовью к рождественской ёлке. Так в прозе Гофмана с рождественским «Щелкунчиком и Мышиным королём» органично соседствует новелла ужасов «Песочный человек». Её герой Натанаэль встречается во взрослой жизни с материализовавшимся героем своих детских ночных страхов — «песочным человеком», сходит с ума и погибает. Что же общего у этой истории с историей юной Мари, находящей счастье в своих детских сновидениях?
В «Житейских воззрениях кота Мурра с присовокуплением макулатурных листов из биографии капельмейстера Иоганнеса Крейслера» (1820—1822 гг.) великовозрастный наследный принц Игнатий, играющий в разноцветные чашечки, изображён просто кретином.
Повествование в романе ведётся в двух планах. Первый занимает назидательное жизнеописание-автобиография кота Мурра, «мурриана», как называют её критики по аналогии с «крейслерианой». Так издавна строились плутовские романы. Этот приём использован и любимым писателем Гофмана Сервантесом в «Новелле о беседе собак», где пёс Берганса рассказывает своему товарищу Сципиону историю собственной бродяжьей жизни. Ранее Берганса уже фигурировал в одной из новелл, вошедших в «Фантазии в манере Калло». В «Житейских воззрениях» Гофман заимствует у Сервантеса не героя, а повествовательную модель, заменяя псов на котов.
Смех Гофмана универсален. В жизнеописании кота в травестированном (сниженном) варианте предстают все этапы жизни молодого «интеллигентного» современника Гофмана, человека, т. е. кота, без роду без племени. Со всеми его слабостями и недостатками, с любовью к вкусным косточкам и мягкой постельке (кот-филистер — одна из граней образа Мурра), с готовностью идти навстречу житейским соблазнам и демагогическим призывам. В то же время, живя подле учёного и музыканта Абрагама Лискова, Мурр приобщается к «высшей культуре», что даёт возможность Гофману спародировать (не значит высмеять и полностью отвергнуть!) все её крайние, оторваннные от жизни проявления — просветительскую веру в разум, романтические порывы, раннебуржуазные теории построения общества на «взаимной выгоде» и т. д.
Другой герой «Житейских воззрений» — друг маэстро Абрагама Иоганнес Крейслер, отдельные эпизоды из биографии которого случайно попали в рукопись кота. Так читатель из плана комического «животного эпоса» то и дело переходит в иной план — авантюрно-любовного романа, с двойным, музыкальным и сатирическим, подтекстом. Сатира Гофмана, как всегда, направлена на официально-государственную жизнь, на быт маленького немецкого княжества, существующего только в воображении князя Иринея и его подданных (княжество давно присоединили к другому государству, но все делают вид, что ничего не изменилось). На фоне ничтожных, иллюзорных интриг и вполне реальных кровопролитий в «Житейских воззрениях» разворачивается повесть о неземной влюблённости капельмейстера Крейслера в дочь советницы Бенцон — Юлию. В эту историю Гофман вложил пережитую им в Бамберге «всеистребляющую боль жизни».
Гофман скончался в Берлине через семь месяцев после того, как разослал друзьям шутливое и печальное извещение о смерти своего любимого кота — прототипа героя, чьё имя вынесено в заглавие романа.