Релятивизм
«Сегодня на подлинно верующих людей навешивается ярлык "фундаменталистов”. Тогда как релятивизм, позволяющий "бросаться из крайности в крайность при малейших новых веяниях”, представляется единственной позицией, соответствующей нашему времени. Мы создаем диктатуру релятивизма, который ничего не признает в качестве абсолютной истины и главенствующей целью которого является исключительно эго и желания каждого отдельного человека».
18 апреля 2005 года, за день до своего избрания Папой Бенедиктом XVI, кардинал Йозеф Ратцингер произнес проповедь, в которой причиной социального и нравственного разложения, проявляющегося в таких явлениях, как однополые браки и аборты, назвал распространение релятивизма. Устои веры, которая «открывает наши сердца добру и дает знания, позволяющие отличать истинное от ложного», узурпированы, по его мнению, разрушительным представлением о том, что одна точка зрения ничуть не лучше другой и, следовательно, абсолютная истина недостижима. Результатом становится чувство ложной свободы, приводящее к нравственной, прежде всего сексуальной, распущенности.
"Что есть мораль в определенном времени и месте? Это то, что нравится большинству там и тогда, а аморально то, что им не нравится" Альфред Норт Уайтхед, 1941
Хотя консервативная программа нового Папы была предельно ясна, он тем не менее констатировал социальную и политическую важность того образа мышления, который широко распространен, особенно в либеральных западных демократиях. От поверхностного суждения по любому поводу, что «все относительно», делается шаг к «все дозволено», и в последние десятилетия нет недостатка в либертарианцах, которые повторяют эту мантру в противовес традиционным или реакционным силам — и не только религиозным. Человеческая плоть…
Человеческая плоть…
Релятивизм может принимать крайние формы, как указано выше, но все же необходимость определенного морального и культурного релятивизма признавалась на протяжении тысячелетий. Историк Геродот, живший в V в. до н. э., поведал историю о греках, которых пригласили ко двору персидского царя Дария и спросили, как они отнесутся к идее поедать тела своих умерших отцов. Греки пришли в ужас, но рядом с ними оказались люди из племени каллатов, у которых существовал именно такой обычай, — они, в свою очередь, ужаснулись обычаю греков сжигать своих покойников. В финале историк процитировал поэта Пиндара: «Обычай — царь всего». Другими словами, ни одна из сторон не права и никто не ошибается — у каждой группы собственные обычаи и традиции, и судить о поведении людей следует в соответствии с их культурным кодом.
Такие примеры культурных различий поддерживают точку зрения релятивистов: не существует абсолютной и универсальной истины, все моральные оценки и мнения следует выносить только в соответствии с социальными нормами данной группы. Релятивистская идея, по сути, состоит в том, чтобы относиться к моральным суждениям так же, как к эстетическим. Вы любите устрицы, а я нет, и мы просто признаем различия: нечто правильно для вас, но не для меня. Если вы откровенно признаетесь, что любите нечто, вы не можете ошибаться — это истина (для вас). Точно так же, утверждают релятивисты, если мы (в роли общества) одобряем смертную казнь, — это морально оправдано (для нас) и нам не стоит в этом сомневаться. И если мы не пытаемся убедить людей отказаться от любви к устрицам и не критикуем их за эту привязанность, то и в случае морали подобная критика неуместна.
Моральные расхождения
Проблема в том, что наша нравственная жизнь полна осуждений и конфликтов. Мы привычно занимаем жесткую позицию по некоторым вопросам, как, например, смертная казнь, а зачастую со временем меняем точку зрения. Ярым релятивистам пришлось бы признать: то, что верно для одного, не годится для остальных, или истинное для нас сейчас перестанет быть таковым потом. И в случае с проблемами геноцида, рабства, женского обрезания, узаконенного убийства младенцев релятивистам пришлось бы проглотить эту горькую пилюлю.
Неспособность релятивизма принять во внимание аспекты, характерные для морали нашей нынешней жизни, обычно рассматривается как решающий удар против него, но релятивисты могут попытаться обернуть дело в свою пользу. Они будут настаивать, что не следует критиковать и осуждать других; что мы должны быть более толерантны, открыты и объективны, более чутки к чужим обычаям и манерам. Релятивизм рождает толерантность и объективность, утверждают они, а не-релятивисты просто фанатики, нетерпимые ко всему, отличающемуся от привычного им. Но это лишь карикатура: на деле нет никакого противоречия в том, чтобы сохранять толерантность по общим проблемам, но при этом полагать, что в некоторых вопросах другие люди или другие культуры могут ошибаться. В действительности релятивист страшно боится, что именно не-релятивист сумеет продемонстрировать толерантность и культурную чуткость в качестве универсальных ценностей!
Познавая в перспективе
Строгий, или радикальный, релятивизм довольно быстро приводит к затруднительным положениям. А что, если сама идея об относительности всех норм относительна? С этим придется согласиться во избежание противоречий; но если это так, тогда мое заявление, что все нормы абсолютны, оказывается истинным для меня. Подобного рода непоследовательность стремительно проникает во все сферы, вплоть до того, что релятивизм не в состоянии последовательно и искренне мотивировать собственную позицию. Саморазрушительная природа радикального релятивизма была отмечена в самом его зарождении еще Платоном, который продемонстрировал противоречия релятивистской позиции софиста Протагора в диалоге его имени. Ключевой момент — рациональная дискуссия зависит от наличия некоей общей почвы; мы должны согласиться хоть в чем-то, чтобы содержательно взаимодействовать.
"Человек есть мера всех вещей" Протагор, V в. до н. э.
Абсурдность тотального релятивизма порой закрывает собой глубинный смысл, содержащийся в его более сдержанных формах. Самый важный урок релятивизма заключается в том, что знание само по себе перспективно: мы всегда смотрим на мир под определенным углом, с определенной точки. Не существует выгодной внешней позиции, с которой мы можем наблюдать мир «как он есть». Это мнение часто объясняют в свете концептуальных схем или рамок. Проще говоря, мы можем воспринимать лишь образ реальности в наших концептуальных рамках, которые определяются сложной комбинацией факторов, в том числе и нашими культурно-историческими особенностями. Да, мы не можем выйти за границы собственной концептуальной схемы и объективно взглянуть на вещи — «глазами Бога», но это вовсе не означает, что мы вообще не можем ничего познать. Точка зрения — это точка зрения на что-то, и, сравнивая различные взгляды, мы можем надеяться объединить их и создать объемное представление, более полную картину мира.
Научный релятивизм
В книге «Структура научных революций» (1962) американский философ Томас Кун подверг сомнению общепринятый взгляд на научный прогресс как поступательный процесс, в котором каждое поколение ученых опирается в своих трудах на работы предшественников. Вместо этого Кун предположил, что история развития науки — это куда более неровный, ухабистый путь дискретного и скачкообразного прогресса, с периодическими революционными кризисами, которые он назвал «смена парадигмы». Центральный элемент куновской картины развития науки — представление о неразрывной связи науки и комплекса культурно-исторических и прочих факторов. Хотя сам Кун пытался дистанцироваться от релятивистского толкования своей работы, его идеи поставили под сомнение представление о задаче науки как поиске объективно истинных фактов об устройстве мира. Какой вообще смысл говорить об объективной истине, если каждое научное сообщество определяет свои собственные критерии оценки доказательств, а затем пропускает все данные через мелкое сито существующих идей, убеждений и концепций? Обычное представление о достоверности научной теории заключается в том, что она выдерживает проверку объективными фактами. Но что, если не существует никаких «объективных» фактов и нет строгой связи между теорией и экспериментальными данными? Что, если, как утверждает Кун, каждое наблюдение «подкреплено теоретически» — то есть окутано толстым слоем существующих представлений и концепций?
