Стефан Цвейг (1881—1942)
«Все бледные кони Апокалипсиса пронеслись сквозь мою жизнь — революция и голод, инфляция и террор, эпидемии и эмиграция... У нашего поколения не было возможности скрыться, бежать, как у прежних... Не было ни страны, куда можно было бы бежать, ни тишины, которую можно было бы купить, всегда и всюду нас доставала рука судьбы и насильно втягивала в свою нескончаемую игру». Эти горькие слова незадолго до смерти написал в своих мемуарах «Вчерашний мир. Воспоминания европейца» (1941 г.) писатель, чьё имя к тому времени было известно всему миру, — Стефан Цвейг.
Его безоблачная юность в Вене, в доме отца, богатейшего текстильного фабриканта, не предвещала никаких трудностей. Это был, по словам самого Цвейга, «золотой век надёжности». Занятия романистикой и германистикой в Венском университете, путешествия по Европе (тогда он познакомился с Э. Верхарном и выдающимся французским скульптором О. Роденом), странствия по Алжиру, Индии и Индокитаю, поездка в США, на Кубу и в Панаму, переводы из Ш. Бодлера, И. Верлена, Э. Верхарна, публикация собственных сочинений — книги стихов «Серебряные струны» (1901 г.), сборников новелл «Любовь Эрики Эвальд» (1904 г.), «Первые переживания» (1911 г.)... И всё это легко, беззаботно, беспрепятственно длится до страшного 1914 года, когда разразилась Первая мировая война.
Не имея возможности избежать мобилизации, Цвейг поступил на службу в архив австрийского военного министерства, а затем — в редакцию военного журнала. В ноябре 1917 г. ему удалось уехать в нейтральную Швейцарию — в Цюрихе должны были ставить его драму «Иеремия» (1917 г.). Библейский сюжет о пророке Иеремии, который уговаривал царя и народ не воевать с Вавилоном и предрекал в противном случае гибель Иерусалима, несомненно, приобретал в годы мировой войны особое звучание. По убеждению Цвейга, «могущественные силы, разрушающие города и уничтожающие государства, остаются всё же беспомощными против одного человека, если у него достаточно воли и душевной неустрашимости, чтобы остаться свободным, ибо те, кто вообразили себя победителями над миллионами, не могли подчинить себе одного — свободной совести». Так писал он уже после возвращения в Австрию, в 1921 г., в книге о Р. Роллане.
В 1904 г. Цвейг получил степень доктора философских наук за дипломную работу о французском историке литературы и искусства Ипполите Тэне
Цвейга всегда привлекали жанры историко-биографического романа, эссе, очерка. Он создал исторические миниатюры «Звёздные часы человечества» (1927 г.), около тридцати лет работал над биографией Бальзака (эта незавершённая книга опубликована посмертно, в 1946 г.). В 1932 г. вышел роман «Мария Антуанетта» о погибшей на гильотине французской королеве, в 1934 г. — «Триумф и трагедия Эразма Роттердамского». После переселения Цвейга в Лондон в 1935 г. появляется книга «Мария Стюарт», где автор даёт своё видение трагической судьбы шотландской королевы, прославленной на заре XIX в. драмой Шиллера. Спустя год он пишет роман «Кастеллио против Кальвина» (1936 г.), рассказывающий о Себастьяне Кастеллио — гуманисте XVI в., последователе Эразма Роттердамского, вступившем в неравную борьбу с всесильным протестантским диктатором Женевы. Лишь преждевременная смерть спасла Кастеллио от костра, на котором Кальвин сжигал своих идейных врагов.
Цвейг-прозаик постоянно говорил о «стремлении строго держаться в рамках малых жанров, ограничиваясь самым существенным». Ярче всего это проявилось в сборниках новелл «Амок» (1922 г.) и «Смятение чувств» (1927 г.). Психологический импрессионизм его ранних рассказов из сборника «Первые переживания» сменился в 20-х гг. более глубоким проникновением в тайны человеческой души. «Лишь когда в человеке взыграют все душевные силы, он истинно жив для себя и для других; только когда его душа раскалена и пылает, становится он зримым образом», — полагал писатель. Такими «зримыми образами» герои Цвейга становятся, оказавшись в экстремальной ситуации: на краю могилы («Закат одного сердца»), в другой социальной среде («Фантастическая ночь»), испытывая внезапную любовь, лишающую рассудка, подчиняющую себе всё существо человека («Амок», «Двадцать четыре часа из жизни женщины»).
Главный герой «Шахматной новеллы» (1941 г.) тоже пребывает на грани безумия, но причины, повергшие его в это состояние, не личного плана, а социально-политического. Избегая подробных описаний, скрываясь за диалогами и монологами персонажей, Цвейг рисует психологические портреты наблюдательного рассказчика (в нём угадываются черты самого автора), пустого и чванливого Чентовича, нервного, тонкого интеллигента доктора Б. И одновременно он создаёт портрет целой эпохи — эпохи Второй мировой войны.
Рассказчик, плывущий на пароходе из Нью-Йорка в Буэнос-Айрес, узнаёт: на корабле находится Мирко Чентович — чемпион мира по шахматам. Рассказчика «всю жизнь интересовали различные виды мономанов — людей, которыми владеет одна-единственная идея». Он стремится познакомиться с Чентовичем и понять, кто же это — «исключительный гений или, быть может, загадочный глупец».
Однако рассказчику не удаётся узнать о нём ничего нового. У Чентовича нет никаких «тайн», ведь он почти напрочь лишён духовной жизни. Сын простого югославского лодочника, он был туп и невосприимчив к учению. Только случайно выявился единственный его дар — умение играть в шахматы. Чентович быстро прославился, уже в двадцать лет стал чемпионом мира, но, «едва поднявшись из-за шахматного стола, где он не знал себе равных, Чентович неизбежно становился забавной, почти комической фигурой. Несмотря на безукоризненный костюм... и тщательно наманикюренные ногти, он оставался тем, кем был прежде, — ограниченным, неотёсанным парнем, ещё недавно подметавшим кухню пастора. Используя свой талант и славу, он старался заработать как можно больше денег, проявляя при этом мелочную и нередко грубую жадность».
Чемпиона уговорили за деньги сыграть матч с шахматистами-любителями. К играющим присоединяется незнакомец, следуя советам которого любители добиваются ничьей. Вот этот человек и оказывается подлинным героем новеллы.
Доктор Б. — выходец из семьи, близкой к австрийскому императорскому дому. Он и его отец владели юридической конторой, которой тайно было доверено управлять капиталами императорской семьи. Когда Гитлер пришёл к власти, один из служащих конторы донёс на доктора Б. в гестапо. Фашисты хотели получить от него сведения о скрываемом капитале и целый год продержали в одиночной камере, подвергая постоянным допросам. Случай дал ему в руки книжку — он надеялся, что это Гёте или Гомер, а оказалось пособие по шахматам. Он был в отчаянии, но потом стал учиться играть. «Непревзойдённые стратеги шахматного искусства... как дорогие друзья, разделяли со мной одиночество заключения», — признаётся доктор Б. рассказчику. Выучив все партии наизусть, он попытался играть против самого себя: «Каждый раз, как одно моё шахматное „я" терпело поражение, оно немедленно требовало у другого „я" реванша». Такое «раздвоение между чёрным и белым ,,я"» превратилось в «искусственно созданную шизофрению». Герой начал сходить с ума. Как больного гестаповцы освободили его и выслали из страны. На корабле ему выпала возможность впервые сыграть в шахматы в реальности. Однако, когда доктор Б. играл с Чентовичем, им вновь овладела «шахматная горячка»: он вёл себя так, как будто по-прежнему находился в тюремной камере. Безумие было навязано ему извне и остаётся с ним навсегда, как шрамы от ран, нанесённых человеческой психике фашизмом.
Именно о фашизме, о своём отношении к этому злу и пишет Цвейг в «Шахматной новелле». Безумие фашистских расправ делает безумными людей, испытавших на себе власть фашизма. Война обрекает на безумие и всё человечество, вынужденное разделиться на чёрное и белое «я» и играть против самого себя.
И в беллетризированных биографиях, и в психологических новеллах Цвейг предпочитает тон чуждого сентиментальности хрониста, излагающего факт за фактом. Историческая хроника или хроника чувств предопределяла и особый стиль прозы Цвейга. Сам автор подчёркивал, что его писательское умение состоит в том, чтобы непрестанно избавляться от балласта лишних слов, в «постоянном уплотнении и прояснении внутренней архитектуры» произведения.
Своеобразным итогом цвейговской новеллистики стал роман «Нетерпение сердца» (1939 г.). Лейтенант Антон Гофмиллер служит в маленьком австрийском городке. Случай приводит его в дом Лайоша фон Кекешфальвы, дочь которого — Эдит — богата, образованна, но тяжело больна. Гофмиллер испытывает к ней сострадание и жалость, а девушка принимает их за любовь. Пообещав жениться на Эдит, юноша внезапно, без объяснений уезжает из города накануне свадьбы. Возможно, его сомнения вскоре прошли бы, но «нетерпение сердца» Эдит заставляет её воспринять такой отъезд как бегство. В отчаянии она кончает жизнь самоубийством. Это происходит как раз накануне Первой мировой войны. Потрясённый, Гофмиллер отправляется на фронт. Но герою не суждено умереть, ему выпало более тяжёлое наказание: он должен набраться мужества и жить дальше, помня, что его малодушное и сентиментальное сострадание, тоже своего рода «нетерпение сердца, спешащего поскорее избавиться от тягостного ощущения при виде чужого несчастья», стоило жизни прекрасной девушке.
Осуждая чужое «нетерпение сердца», Цвейг не смог избежать его сам. Расставшись с дорогой ему Европой, гибнущей в пламени фашизма, и вынужденный с началом Второй мировой войны переехать в США, а затем в Бразилию, писатель (а с ним и его жена) принял смертельную дозу снотворного.
«Если иногда в моих книгах отмечают интенсивность развития действия, то это качество проистекает отнюдь не из природной пылкости или особой эмоциональности, а единственно из этого метода постоянного исключения всех излишних пауз и побочных шу-мов». С. Цвейг
В «Декларации» — своеобразном завещании, написанном накануне самоубийства, — Цвейг попытался объяснить причины, побудившие его к такому шагу. «Чтобы в шестидесятилетием возрасте начать жизнь заново, нужны особые силы. А мои уже исчерпаны долгими годами бездомных скитаний. Поэтому я считаю за лучшее своевременно и достойно уйти из жизни, в которой высшим благом для меня были личная свобода и доставлявшая мне огромную радость умственная работа. Я приветствую всех моих друзей. Возможно, они увидят зарю после долгой ночи. Я, самый нетерпеливый, ухожу раньше их».