Генрих Гейне (1797—1856)
Генрих Гейне родился в Дюссельдорфе в семье еврейского коммерсанта среднего достатка. В 1806 г. Наполеон принял немецкий город Дюссельдорф под свою юрисдикцию, и отныне на его население стал распространяться «Гражданский кодекс» 1804 г., помимо прочего, даровавший евреям полноту гражданских прав.
Не так просто ответить на вопрос, был ли Наполеон проводником или предателем радей революции, но Гейне, во всяком случае, видел в нём воплощение общественного прогресса. Поэтическим памятником юношеского бонапартизма Гейне осталось, в частности, стихотворение 1820 г. «Гренадеры»: «Во Францию два гренадера / Из русского плена брели» (перевод М. Л. Михайлова).
Отношение немцев к наполеоновскому вторжению было сложным: с одной стороны, страна оказалась под чужеземным гнётом, с другой — французы несли с собой в феодальную Германию идеалы и социальные достижения Великой французской революции — события, открывшего всей Европе новые горизонты
Мать Гейне, по воспоминаниям сына, мечтала для своего первенца о головокружительной карьере наполеоновских офицеров, становившихся в одночасье герцогами и управителями завоёванных провинций. Но Наполеон побеждён, и идеалы меняются. Теперь образец преуспеяния — еврейский финансист Ротшильд. Молодого человека отправляют на обучение к дяде, гамбургскому банкиру Соломону Гейне. Генрих быстро доводит до банкротства открытый на его имя магазин, зато влюбляется (безнадёжно) сначала в одну, а позже в другую дядину дочь и сочиняет по этому поводу немало стихов. К коммерческой карьере он признан совершенно негодным, и дядюшка Соломон соглашается оплатить «глупому мальчишке», как он обычно называл племянника (а племянник отвечал: «Лучшее в нём — это то, что он носит моё имя!»), обучение в университете, если только Генрих будет изучать что-нибудь путное, а именно — право.
Юриспруденция вообще, римское право в частности и университетская жизнь в целом вызывали у него отвращение, живо отражённое во многих его произведениях. Впрочем, вскоре Гейне переключается на лекции по литературе, философии и искусству — сначала в Бонне, затем в Гёттингене и, наконец, в Берлине, где с большим энтузиазмом слушает лекции Гегеля, а также находит друзей в известных литературных салонах того времени.
«Да, мадам, там я родился, я отмечаю это специально на тот случай, если семь городов — Шильда, Кревинкель, Полквиц, Бохум, Дюлькен, Гёттинген и Шеппенштадт — будут спорить за честь быть моей родиной. Дюссельдорф — это город на Рейне, там живёт 16 тысяч человек, и ещё много сотен тысяч лежит там на кладбище... Город Дюссельдорф очень красив, и, когда думаешь о нём на чужбине, если ты случайно в нём родился, то становится странно на душе. Я там родился, и мне начинает казаться, что я должен сейчас же пойти домой» Г. Гейне. «Путевые картины»
В 1825 г. Гейне принимает крещение (у протестантов), но не из религиозных побуждений (он всю жизнь оставался ярым антиклерикалом), а потому, что для него «бумажка о крещении — входной билет в европейскую культуру».
В 1826 г. появляется первая часть «Путевых картин», а спустя год — их вторая часть и первый большой сборник лирики Гейне «Книга песен». В него вошли лирические циклы, написанные за десять предыдущих лет: «Юношеские страдания», «Лирическое интермеццо», «Возвращение на родину» и два цикла под общим названием «Северное море». Именно «Книга песен» стала самым известным во всём мире произведением Гейне. На русский язык стихи из неё переводили Тютчев и Лермонтов, а позже и многие другие поэты. Оттуда родом хрестоматийное стихотворение Лермонтова «На севере диком стоит одиноко...» и известнейший русский романс на музыку Чайковского «Хотел бы в единое слово / Я слить мою грусть и печаль...» (перевод Л. А. Мея). Оттуда же и знаменитая «Лорелея», её исполняли как немецкую народную песню даже в годы Третьего рейха, когда произведения еврея Гейне исчезли из школьных программ и с витрин книжных магазинов Германии.
«Книга песен» издавалась при жизни автора 13 раз, а во второй половине XIX в. Выдержала более сотни изданий
Интерес к народным преданиям, подражание формам народной песни — во всём этом Гейне предстаёт наследником романтизма. Понятие иронии также занимает важное место и в литературных манифестах, и в творческой практике романтиков. Но если эта «романтическая ирония» была обращена на обыденность, ограничивающую «абсолют» человеческой личности, то у Гейне она распространяется и на мир переживаний, становится универсальным способом описания как внешней, так и внутренней действительности.
И потому любовь — абсолютная ценность романтизма — часто является у Гейне лишь предлогом, гибким поэтическим способом, позволяющим выразить впечатления совсем другого порядка. Уже один из первых рецензентов «Книги песен» — известный немецкий писатель К. Иммерман отметил: «...стоит взглянуть на дело глубже, и выяснится, что сознание поэта волнуют гораздо более сильные мотивы, чем любовное несчастье, и что бедная девушка, которую поэт так горько бранит, расплачивается за чужие прегрешения».
* * *
Чем дальше, тем меньше Гейне чувствует себя созданным для жизни в Германии. Родина представляется ему средоточием отсталости, реакционности и ненавистного пивного патриотизма. К тому же у него постоянные проблемы с ужесточившейся в конце 20-х гг. цензурой. Правительству Меттерниха не по нутру были постоянные выпады Гейне против монархии, дворянства и духовенства и то, что идеалы Великой французской революции предстают в его стихах основой человеческой нравственности вообще. Одна из глав во второй части «Путевых картин» выглядит так:
В 1826 г. Гейне пишет поэту-романтику Вильгельму Мюллеру: «Я рано воспринял влияние немецких песен... Но мне кажется, что только в Ваших песнях я нашел то чистое звучание, ту подлинную простоту, к которым я всегда стремился. Как чисты, как ясны Ваши песни, и все они — песни народные. В моих стихах, напротив, до некоторой степени народна только форма, содержание же их принадлежит „цивилизованному обществу, проникнутому условностями... Узнав Ваши „Семьдесят семь стихотворений», я впервые понял, как из старых существующих форм народных песен можно создать новые формы, которые тоже народны, хотя в них нет ни подражания устарелой языковой неуклюжести, ни беспомощности»
Когда в Париже в июле 1830 г. происходит революция, Гейне окончательно решает перебраться во Францию — страну прогресса, снова ставшую к тому времени центром мировой литературы. Он приезжает сюда в мае 1831 г. и живёт здесь до самой смерти. Гейне сотрудничает в немецких газетах, посылая корреспонденции из Парижа, а с 1833 г. — и во французской прессе; он старается познакомить французов с современной немецкой культурой.
В эти годы Гейне пишет почти исключительно публицистическую прозу. С 1835 г. издание его произведений в Германии запрещено. «Время стихов, — пишет он в 1837 г., — прошло для меня. Я давно уже заметил, что со стихами у меня не ладится, и потому обратился к доброй прозе...» Но в 1843 г. появляется поэма «Атта Тролль (Сон в летнюю ночь)», которую сам Гейне назвал «последней вольной песней романтизма». Это политический памфлет в стихах. Атта Тролль — дрессированный медведь; вместе со своей медведицей Муммой он пляшет под волынку и плётку хозяина перед курортной публикой. Но однажды Атта срывается с цепи и убегает. Вернувшись к своим медвежатам, он рассказывает им о мире людей возмущённым тоном немецкого радикала 30-х гг. Ирония здесь двойная. С одной стороны, использован древнейший литературный приём «животной маски» — медведь смотрит своим «естественным» взглядом на человеческое общество и поражён его несообразным устройством. С другой стороны, гневные медвежьи тирады сами по себе пародийны — либеральный пафос медведя отнюдь не является голосом самого автора. Вот, например, инвектива против «кармана» как воплощения собственности:
Собственность! Права владенья!
О лжецы! злодеи! воры!
Так нелепо и коварно
Может лгать лишь человек.
Посуди, ну кто же видел
Собственников от рожденья?
Ведь на свет мы все выходим
Даже без кармана в шкуре. (Здесь и далее перевод В. В. Левика.)
В предисловии к поэме Гейне поясняет: «Но ты лжёшь, Брут... утверждая, что моя насмешка направлена против идей, являющихся драгоценным завоеванием человечества, идей, за которые сам я столько боролся и страдал. Нет, именно потому, что эти идеи так величаво, с таким великолепием и ясностью стоят перед взором поэта, на него нападает неудержимый смех, когда он видит, как пошло, неумело и грубо воспринимаются эти идеи его ограниченными современниками. И поэт начинает издеваться над медвежьей шкурой, в которую они облеклись».
В следующем году Гейне отправляется навестить родные места. Результатом поездки стала поэма в 28 главах «Германия. Зимняя сказка» (1844 г.). Это снова злая политическая сатира. Путевые наблюдения дают повод для множества едких замечаний: о прусских военных, которые держатся так прямо, словно проглотили палку, которой их когда-то били; о состоянии немецких дорог (не прав был Дантон, говоривший в ответ на предложение бежать за границу, что «Родину не унесёшь с собой на подошвах»: «Половина княжества Бюкебург осталась у меня на сапогах!»); о том, что, победи в Тевтобургском лесу римляне германцев, а не наоборот, «у нас был бы один Нерон вместо трёх дюжин „отцов страны"», и т. д. Как видно по этим примерам, основная мишень насмешек Гейне на протяжении всей поэмы — патриотические штампы. В лучших традициях романтических странствий она включает многочисленные сны и видения героя, в том числе встречу в Гамбурге с богиней Гаммонией, воплощением немецкого духа. Поэму венчает пародийное предсказание будущего Германии с помощью ночного горшка Карла Великого.
Предвидя возмущение патриотов таким издевательством над родиной со стороны эмигранта, Гейне в предисловии заранее ответил им: «Успокойтесь! Я буду уважать и чтить ваши цвета, если они того заслужат, если перестанут быть забавой холопов и бездельников. Водрузите чёрно-красно-золотое знамя на вершине немецкой мысли, сделайте его стягом свободного человечества, и я отдам за него кровь моего сердца». О том же идёт речь в диалоге героя с Гаммонией:
Казалось, всё шло у меня хорошо,
Но сердце не знало жизни,
В нём тихо день ото дня росла
Тоска по далёкой отчизне.
И памятные для сердца места
Свидетели прошлых страданий,
Где я влачил за собою крест
И тернии юности ранней.
Хотелось поплакать мне там, где я
Горчайшими плакал слезами.
Не эта ль смешная тоска названа
Любовью к родине нами?
Ведь это только болезнь.
И о ней Я людям болтать не стану.
С невольным стыдом я скрываю всегда
От публики эту рану.
Одни негодяи, чтоб вызывать
В сердцах умиленья порывы,
Стараются выставить напоказ
Патриотизма нарывы.
Состояние здоровья Гейне во второй половине 40-х гг. быстро ухудшается. В мае 1848 г. он в последний раз выходит из дому. С этого времени поэт на восемь лет погребён в своей «матрацной могиле»: из-за непрерывных болей в позвоночнике он мог лежать только на сложенных на полу матрацах. Однако именно за эти годы создана примерно треть его наследия.
«Несмотря на мои смертоубийственные походы на романтизм, я всё же всегда оставался романтиком и был им в большей степени, нежели сам подозревал. ...Мною заканчивается у немцев старая лирическая школа, и мною же открывается новая лирическая школа, современная немецкая лирика» Г. Гейне. «Признания»
В 1851 г. вышел сборник «Романсеро», а в 1854 г. — «Смешанные произведения», где опубликованы «Признания» и «Стихотворения 1853 и 1854 гг.». В том же году издан отдельной книжкой под названием «Лютеция» сборник статей 1840—1843 гг. о событиях июля 1830 г. во Франции, публиковавшихся в аугсбургской «Всеобщей газете». Гейне пишет немало писем, его навещают друзья и почитатели, но поток их постепенно иссякает: вынужденного затворника начинают забывать. Гейне чувствует себя заброшенным.
За несколько часов до смерти его посетил старый знакомый, австрийский поэт Альфред Мейснер. Он спросил умирающего, каковы теперь его отношения с Богом. «Будьте покойны, — ответил Гейне по-французски. — Бог простит меня. Это его профессия».
В любых обстоятельствах главной своей силой Гейне считал чувство юмора:
О Господи, пошли мне смерть,
Внемли моим рыданьям!
Ты сам ведь знаешь, у меня
Таланта нет к страданьям.
От боли весёлый мой нрав зачах,
Ведь я уже меланхолик!
Кончай эти шутки, не то из меня
Получится католик!
Тогда я вой подниму до небес,
По обычаю добрых папистов.
Не допусти, чтоб так погиб
Умнейший из юмористов!
«Miserere»