Герман Гессе (1877—1962)
В 60-х гг. XX в. немецкий писатель Герман Гессе стал одним из самых читаемых молодёжью авторов. Между тем книг, специально рассчитанных на юношество, он не писал, да и героями его чаще были люди с жизненным опытом. Очевидно, молодых читателей привлекало нечто другое: широта взгляда при удивительно трезвой оценке жизни, признание за каждым права на свободу, или, как называл это Гессе, на «своенравие», соединявшееся, однако, с требованием «сделать из себя наивысшее» — в нравственном и духовном смысле.
Фоном творчества Гессе служил XX век со всеми его противоречиями и катастрофами. Но родился он в тихом маленьком городке Кальв, что на юге Германии. Его родители долгие годы были протестантскими миссионерами в Индии. Они признавали только одну правду, мальчик же чувствовал, как не соответствует она его желаниям и правде других людей. Видимо, это и стало причиной разрыва подростка с родительским домом. Зов другой жизни заставил Германа бежать из протестантской семинарии.
Ещё до Первой мировой войны Гессе издал несколько романов, писал романтически окрашенные стихи и прозу. О нём лестно отзывались Р. М. Рильке и С. Цвейг. Уже к ранним романам Гессе применима формула, найденная им позже, — «биография души». Война одним ударом разрушила камерность творчества Гессе, и от былой умиротворённости не осталось и следа. С тех пор писателя не покидало ощущение катастрофичности жизни и «тлеющего под ногами ада».
Война так радикально изменила его творчество, что, когда в 1919 г. вышла повесть «Демиан», никто не узнал в авторе былого Гессе. Со всей непосредственностью молодости повесть передавала смятение ума и чувств, вызванное столкновением юного героя Эмиля Синклера с хаосом действительности. В «Демиане», а потом в «Степном волке» (1927 г.) человек будто разорван надвое — он изменчив, в нём скрыты противоречивые возможности. Две души — дикого степного волка и утончённого интеллектуала — сосуществуют в душе Гарри Галлера. Он появляется в городе неизвестно откуда, снимает квартиру, живёт уединённо, занимается литературой и исчезает так же внезапно, как появился. После него остаётся рукопись «Записки Гарри Галлера. Только для сумасшедших».
Противоречивость героя подчёркнута самим построением романа: «Степной волк» делится на «Предисловие издателя», «Записки Гарри Галлера», вклинивающийся в них «Трактат о Степном волке» и сцены в Магическом театре, представляющие собой часть «Записок». Автор будто приучает читателей к особому восприятию жизни: он пытается доказать возможность бесконечной смены перспектив. Взгляд со стороны (первая часть) перекрещивается со взглядом изнутри (вторая часть). Прерывающий «Записки» «Трактат о Степном волке», подаренный герою незнакомцем, поднимает частную историю до уровня общечеловеческого опыта. В «Трактате» то и дело встречаются фразы: «С ним происходит то, что происходит со всеми людьми» или «Людей типа Гарри на свете довольно много»...
При всей остроте мысли и интеллектуальной насыщенности «Трактат» наивнее того катастрофического сознания, о котором он повествует. Гарри вобрал в себя драматическую разорванность своего времени. Он неприкаян, одинок, несчастен и, как становится ясно в Магическом театре, способен на преступление.
За дверями Магического театра исчезают перегородки между «сейчас» и «тогда». Его пространство включает в себя «всюду» и «нигде». Это позволяет соединить все миги любви, чтобы пережить их с полной и подчас превосходящей возможности человека силой. Но Магический театр, театр «только для сумасшедших», — это ещё и школа «магического мышления», освобождения от застывших форм, воплощённая возможность пересоздать мир и свою личность.
К концу повествования Гарри Галлеру кажется, что он начинает понимать смысл «игры жизни» и поэтому когда-нибудь ему удастся сыграть в неё лучше. Овладение мастерством «игры» означает, среди прочего, и способность отличить случайное от существенного, отбросить случайное и направить усилия на достижение высших целей.
В «Степном волке» мотив служения высшим целям звучит приглушённо. А для Йозефа Кнехта (от нем. Knecht — «слуга»), главного героя романа «Игра в бисер» (1943 г.), оно составляет смысл жизни. Роман создавался в мрачные годы фашизма. Т. Манн справедливо назвал его «таинственно-радостной книгой»: Гессе писал о том, чего не мог побороть фашизм, о том, что подавленные страхом люди могли угадывать лишь по выражению лиц друг друга, — о необоримости человеческого духа.
Действие романа происходит в будущем, от XX века — века мировых войн и глобальных потрясений, «эпохи духовной расхлябанности и бессовестности» — его отделяют сотни лет. На развалинах этой эпохи из неиссякающей потребности духа возрождаться возникает игра в бисер, сначала примитивная, но со временем всё более изощрённая. Центром игры становится «республика духа» Касталия, призванная сохранить в неприкосновенности интеллектуальную честность и накопленные человечеством духовные богатства. Ни Касталия, ни игра в бисер не описаны в романе подробно. Сообщается лишь о некоторых условиях (отказ от имущества, безбрачие), которые должны исполнять члены касталийского ордена.
На таком, едва очерченном, фоне развивается история главного героя — магистра игры Йозефа Кнехта, взятого в республику ещё ребёнком, а потом самовольно её покинувшего. Центральное место в романе занимают дискуссии между Йозефом Кнехтом, отпрыском издавна связанного с Касталией рода, и Плинио Дезиньори, приехавшим учиться в Касталию из другой, вольной, смятенной жизни. Дискуссии эти перерастают в столкновение двух миров, двух принципов существования. Обсуждается вопрос: можно ли культуру, знание, дух хоть в каком-то единственном месте мира сохранить в чистоте и неприкосновенности (ибо при «практическом употреблении» дух скоро превращается в свою противоположность)? Ведь «если мышление утратит чистоту и бдительность, — говорится в романе, — то вскоре перестанут двигаться корабли и автомобили». Или же, как полагает Плинио Дезиньори, в чистоте и оторванности от жизни дух усыхает, превращается в бессильный, жалкий призрак?
Победа в романе как будто бы остаётся за реальным, «практическим» миром. Кнехт всё больше понимает обречённость Касталии и в конце концов покидает её пределы, чтобы идти к людям. Но победа эта относительна. Судьба того же Кнехта, какой она предстаёт в сочинённом им «Индийском жизнеописании», развёртывается в обратном направлении: все усилия могущественного магараджи Дасы внести хоть какой-то смысл в жестокую игру жизни оказываются тщетными и смысл находится лишь в созерцательном уединении.
И в спорах между Плинио и Кнехтом мир не торжествует полной победы. С течением времени противники сближаются, не отказываясь от собственной точки зрения, но расширяя своё понимание жизни за счёт осознания правоты оппонента.
Может показаться, что романы Гессе построены на антитезах (от греч. «антитесис» — «противоположение»): два существа — человек и волк — живут в душе Гарри Галлера; два противостоящих друг другу героя действуют в «Игре в бисер». Но одновременно его книги — и доказательство того, что все противоположности относительны. Как и понятие созерцательной жизни (а ведь именно созерцательность лежит в основе идеи Касталии), важнейшая для Гессе мысль об условности и относительности контрастов связана со старокитайской и староиндийской философской традицией. Неразрывное единство бытия трактуется в «Игре в бисер» как взаимодействие не существующих друг без друга противоположностей: ян и инь, мужского и женского начал, вдоха и выдоха, неба и земли.
Другое важное понятие в «Игре в бисер» — «пробуждение». Это не божественное откровение и не постижение абсолютной истины. Пробуждение — это момент осознания человеком невозможности продолжать собственную жизнь в прежних границах, в «тесном и узком старом платье». Пробуждение не ведёт героев Гессе по прямому пути к истине или центру мира. Они вынуждены всё время заново искать этот перемещающийся центр. Собственно, и представление о центре — дело самого человека. Идеи романа не отливаются в формулы, они соединяют в себе противоречивые начала.
«Игра в бисер» кончается гибелью Кнехта, который пытался спасти своего единственного ученика, тонувшего в горном озере. Но его жертвенная гибель учит мальчика Тито больше, чем иные уроки. Правота Касталии поколеблена. Однако обратим внимание ещё на один прихотливый изгиб этой «таинственно-радостной книги»: Касталия продолжает существовать и после гибели Кнехта — легенда о нём много лет спустя была записана касталийским хронистом.