Мигель де Унамуно (1864—1936)
Заведующий кафедрой греческой филологии, ректор Саламанкского университета — одного из самых авторитетных в Испании — Мигель де Унамуно очень не любил «приличия»: «Приличие — маска серьёзности на людях, пустых по сути», — писал он в эссе «Спустившись с гор» (1922 г.). «Спустившийся с гор» баск Унамуно не вошёл в историю испанской литературы — он бесцеремонно вторгся в её пределы, почти до основания разрушив устои литературности, воздвигнутые из «стилей», «жанров», «композиционных приёмов», «тропов» и «образов героев».
Прозаические произведения Унамуно — «Любовь и педагогика» (1902 г.), «Туман» (1914 г.), «Авель Санчес» (1917 г.), «Тётя Тула» (1921 г.), «Святой Мануэль Добрый, мученик» (1931 г.) — вовсе не романы в том понимании этого слова, которое утвердилось в западноевропейской литературе во второй половине XIX столетия. В его «нйволах» — именно так называл их сам писатель, ребячливо коверкая слово «novela» ( исп. «роман»), — нет психологического анализа, нет традиционных характеров, а главное, в них нет увлекательной фабулы, крепко сбитого сюжета. Всё это Унамуно относил к внешнему, а его лозунг был: «Внутрь!», т. е. «внутрь» реальности, «внутрь» человеческого сознания.
Герои его «нивол» — не подсмотренные автором в обыденной жизни типы, а личности в том смысле, какой вкладывал в это слово Унамуно: «носители идеала и воли», люди, утверждающие право быть самими собой в борьбе с волей других людей (в том числе автора и читателя), с бренностью собственного существования. Поэтому писатель называл своих персонажей «агонистами» — постоянно находящимися в состоянии внутренней борьбы между верой и сомнением, надеждой и отчаянием.
В слове «агония» (отсюда — «агонисты») Унамуно видел его исконный смысл, связанный с греческим словом «агон» — «борьба»
Образцовым героем-агонистом в его глазах является сельский идальго Алонсо Кихано, ставший — вопреки всем преградам и воле самого Сервантеса (как думал Унамуно) — истинным рыцарем Дон Кихотом Ламанчским. Обо всём этом говорится в эссе «Жизнь Дон Кихота и Санчо по Мигелю де Сервантесу, объяснённая и комментированная Мигелем де Унамуно» (1905 г.).
Персонажи Унамуно много говорят, о многом спорят, мучительно размышляют над каждым своим поступком, что очень близко прозе Ф. М. Достоевского, одного из его любимых писателей. Они и донкихоты, и гамлеты в одном лице. Ведь желание человека быть кем-то может сочетаться с желанием не быть игрушкой в руках других людей, инструментом осуществления чужих планов. Говоря словами Гамлета, они не хотят быть флейтой, на которой играют другие. Гамлетовская фраза рефреном звучит в романе Унамуно «Туман». Вместе с тем, создавая «Туман», автор явно оглядывался и на «Дон Кихота» Сервантеса, соединяя комическую, почти фарсовую фабулу с «трагическим чувством жизни».
Конечно, читатель-скептик и рационалист воспримет всё рассказанное в «Тумане» как фантастический гротеск, увенчанный «погребальным словом», которое произносит собака главного героя Аугусто — Орфей. Но читатель-агонист найдёт здесь историю личности, утвердившейся в своём, пусть и неосуществившемся, желании не быть тем, кем хотели бы сделать её другие, личности маленького человека, достойной читательского сочувствия и любви.
Унамуно-прозаик нередко прибегает к таким формам построения повествования, которые заранее исключают авторское присутствие: к сплошному диалогу, едва обозначенному ремарками (здесь проза плавно перетекает в драматургию), к исповеди, запискам, письмам введённого в текст героя-повествователя.
В форме записок Анхелиты, интеллигентной прихожанки деревенской церкви, построен роман «Святой Мануэль Добрый, мученик». Действие разворачивается в вымышленном испанском селе Вальверде-де-Лусерна на берегу вполне реального горного озера, где Унамуно отдыхал летом 1930 г. Село смотрится в воды озера, на дне которого продолжают звонить колокола легендарного затонувшего городка — его мифического двойника. Затонувший городок и прибрежное село — поэтический образ того, что ещё в 1890 г. Унамуно назвал «интра-историей», т. е. историей внутренней, потаённой, скрытой от глаз официального историографа. Унамуно сохраняет верность своей главной теме — теме жизни-борьбы. Её проживает герой романа — священник Мануэль, утративший истинную веру. Он борется с собственным неверием и продолжает с именем Христовым на устах помогать своим прихожанам выносить все тяготы их многотрудного существования.
Под влиянием священника брат Анхелиты, Ласаро, возвращается к отвергнутой некогда вере. Ласаро — двойник Мануэля (персонажей-двойников можно найти почти в каждом произведении Унамуно), повторяющий его во всём, вплоть до смерти, которая должна стать уроком для обитателей Вальверде. Жизнь Мануэля, сделавшаяся мифом, продолжится в этих людях, в жизни Вальверде, отразится в зеркале озера, смотрящегося в зеркало неба...
«Какое облегчение, какое глубокое ощущение первородной свободы несут с собой... прогулки в горы и поля, когда, отбросив всякие приличия, человек предаётся ребячествам!» М. де Унамуно
Унамуно верил, что будущие поколения сумеют победить то, что он называл «испанским маразмом»:
Эй, испанцы! Пробил час!
Солнце светит и для нас.
Настежь окна, души, двери:
тень былого — не потеря,
праха прошлого не жаль.
Только будущее суще,
сущи только смех грядущий
и грядущая печаль.
Здравствуй, завтрашнее утро!
«Эй, испанцы!..» (перевод С. Ф. Гончаренко)
«В подлинном творчестве есть реальность внутреннего содержания, вырастающая из акта созидания и воли. Поэт не создаёт своих творений, живых творений по методу так называемого реализма. Типы, изображаемые реалистами, — это всегда облачённые в платья марионетки, приводимые в движение верёвочками и заключающие у себя в груди фонограф, который воспроизводит слова и фразы, подслушанные... на улицах, площадях или в трактирах». М. де Унамуно
Так он писал в стихотворении, обращённом к Федерико Гарсиа Лорке в 1934 г.
Два года спустя Лорка погиб. Наступление «завтрашнего утра» Испании отсрочилось на долгие четыре десятилетия. Однако сегодня строки Мигеля де Унамуно читаются как сбывшееся пророчество.