«Новый роман»
«Автор приглашает читателя увидеть лишь те предметы, поступки, слова, события, о которых он сообщает, не пытаясь придать им ни больше ни меньше того значения, какое они имеют применительно к его собственной жизни или его собственной смерти». Так обращается к читателю своего романа «В лабиринте» (1959 г.) Ален Роб-Грийе (родился в 1922 г.), самый последовательный из «новых романистов» — группы французских писателей, выступавших за радикальное обновление главного литературного жанра XX в. Все они были друзьями и печатались, как правило, в одном издательстве — «Минюи».
Кроме Роб-Грийе в группу «новых романистов» входили Натали Саррот (урождённая Наталья Ильинична Черняк, 1902— 1999), Мишель Бютор (родился в 1926 г.), Клод Мориак (1914-1996), Клод Симон (родился в 1913 г.), Жан Рикарду (родился в 1932 г.); к ним примыкали Сэмюэл Беккет и Маргерит Дюрас (1914-1996)
Школа «нового романа» сложилась в 50-х гг. параллельно с аналогичными явлениями в других областях искусства — «антидрамой», «новой волной» в кино, «новой критикой». На первый взгляд программные лозунги «нового романа» кажутся совсем не новыми: что может быть традиционнее призыва к реализму, изображению «неукоснительно реальной действительности», с которым выступил тот же Роб-Грийе? И всё же только так «новороманисты» могли решить провозглашённую ими главную творческую задачу — отказаться от «нескольких устаревших понятий» литературы, иначе говоря, от принципов бальзаковского реалистического романа.
Различие между двумя «реалистическими» эстетиками состоит прежде всего в предмете изображения. Если роман бальзаковского типа повествует о событиях, случившихся с вымышленным, но «жизненным» героем, то «новый роман» стремится беспристрастно описать то, что предстаёт взору пишущего: мир, где люди и вещи уравнены в качестве объектов. При таком подходе персонаж в привычном понимании становится излишним. Образцом «нового романа» считается «Ревность» (1957 г.) Роб-Грийе, где на первый взгляд ничего не происходит, развитие событий передаётся через меняющееся описание обыденных действий и предметов и где у героя нет внешности, голоса, имени, он даже не обозначен местоимением: повествование безлично.
С этим отрицанием (или пересмотром) понятия персонажа связан один из центральных принципов «нового романа» — шозизм (от фр. chose — «вещь»), т. е. чисто зрительное, объективное — как через объектив! — изображение внешнего мира. Оно часто встречается в ранних романах Роб-Грийе. Одеваясь в слова, вещь оживает, подобно древней статуэтке из романа Саррот «Вы слышите их?» (1972 г.).
Сам же герой, напротив, словно бы развоплощается, лишаясь внешности, собственного «я», всех неотъемлемых атрибутов литературного персонажа: «Откуда взялись эти слова? Они лежат на мне. Они прикреплены ко мне... я облеплен словами... сорвите их... Он смотрит на эти старые, отвалившиеся от него слова, он, смеясь, топчет их... Вот чем я был облеплен всю жизнь... я больше не боюсь... глядите, что я делаю... но по мере того как движение увлекает его всё стремительнее, отваливается и это, точно струпики, когда после скарлатины шелушится кожа... отныне нет ни „глядите, ни „я", ни ,,делаю"...».
Исчезают из текста поступки, которые совершает герой, и события, которые с ним происходят, они уступают место восприятию, переживанию: «Ревность» — это роман о чувстве ревности как таковом, а не о ревности данного персонажа. Поэтому в «новом романе» возможны столь неожиданные ходы, как подчёркнутое отсутствие центральной сцены: в «Соглядатае» Роб-Грийе на её месте — чистая страница. Прошлое и будущее превращаются в условность — реально лишь настоящее, время восприятия.
Часто роман создаётся с оглядкой на миф. При этом древние мифы естественно сочетаются с «мифами», порождёнными современной массовой культурой: книги Саррот строятся по схемам детектива, сказки, авантюрного романа, басни, вестерна или античной трагедии. Бытие в «новом романе» предстаёт системой символов-цитат.
Писатели этой школы любят обращаться к мотиву «оживающей картины», которая, замыкая на себе сюжет, придаёт ему одновременно и условность символа, и цикличность мифа. Солдат, что блуждает по городу у Роб-Грийе («В лабиринте»), сходит с висящей в кафе картины, изображающей то же самое кафе и одновременно украшающей стену в доме рассказчика, не менее призрачном, чем вся атмосфера романа.
Наиболее чётко то, как персонаж порождается созерцающим сознанием, описано в «Изменении» (1957 г.) Бютора. Речь идёт о картинах Пуссена и Лоррена, выставленных в Лувре: «Ты стал разглядывать людей на этих картинах — они написаны с таким простодушием, что как бы взывают к твоему разуму и просят вдохнуть в них жизнь, — и в конце концов ты поддался соблазну и начал придумывать для каждого из них историю, представляя себе всё, что они делали до изображённой на холсте сцены и после этого выхваченного и запечатлённого живописцем жеста...».
«Слова возвращаются, ложатся, ничто более не удерживает их на расстоянии. Покорная, пассивная вещь позволяет им облечь себя. Себя одеть. Вокруг неё суетятся опытные закройщики... Она стоит смирно, пока они накалывают на ней слова, сносит длительные примерки. Даёт внимательным глазам обозреть себя с разных сторон, выставляет напоказ свои прелести. Умело подобранные слова облегают и подчёркивают её формы, переливчатые слова прикрывают их. Теперь, в этом одеянии и уборе, он [герой] еле-еле узнаёт её. Она держится несколько натянуто, словно сознавая свой высокий ранг. Она требует и добивается почтения». Н. Саррот. «Вы слышите их?»
Обозначив героя «Изменения» местоимением «ты», Бютор обнажил ещё один центральный принцип «нового романа». В классическом романе автор, подобно богу-творцу, возвышается над миром персонажей, раскрывая читателю их мысли и поступки и позволяя сопереживать им, отождествлять себя с ними. В романе «новом» промежуточное звено между автором и читателем (произведение) исчезает, и они оказываются лицом к лицу, включаясь в пространство текста, принимая на себя функции персонажей. «Я» из романа «В лабиринте» принадлежит автору, в чьём сознании «оживает» картина с солдатом, и одновременно персонажу — адресату коробки с письмами, которую солдат носит с собой по городу. В «Дорогах Фландрии» (I960 г.) Симона чередующиеся местоимения «я» (рассказчик) и «он» (персонаж) обозначают одного и того же человека. Наконец, «ты» в «Изменении» прямо обращено к читателю: это он путешествует в поезде из Парижа в Рим и всё собирается прочесть книгу, которую перекладывает с полки на сиденье во время отлучек в вагон-ресторан. Книга замещает отсутствующего человека.
Если персонажи не совершают поступков, то их «жизнь» замещается историей самого процесса письма, рождения книги из словесной материи: сливаясь с персонажем, автор передаёт ему творческое начало. Непрочитанный роман из «Изменения» оказывается той самой книгой, которую держит в руках реальный читатель. Герой - «ты», начав со стремления изменить свою жизнь, приходит к её воплощению в тексте: «Завалившись в щель между спинкой и сиденьем, лежит книга, которую ты купил перед отъездом; ты её не прочёл, но всю дорогу хранил как свой опознавательный знак... Ты берёшь её в руки и думаешь: „Я должен написать книгу; только так я смогу заполнить возникшую пустоту, свободы выбора у меня нет, поезд мчит меня к конечной остановке, я связан по рукам и ногам, обречён катиться по этим рельсам».
Персонаж способен реализовать своё «я», только написав книгу. Но книга и сама может стать героиней романа: «Золотые плоды» (1962 г.) Саррот — это история книжной новинки, которая проходит путь от шумного успеха до полного забвения.
Итак, «новый роман» требует от читателя не сопереживания героям, не вживания в их судьбы, но деятельного участия в процессе собственного создания. Поэтому книга (как материальный предмет, издание) перестаёт быть нейтральным носителем текста: её шрифт или формат (вплоть до полиграфического брака!) может служить композиционным и стилистическим приёмом. Она прочитывается и с начала, и с конца (роман Рикарду «Взятие Константинополя», 1965 г.), предлагает разные «маршруты» и способы продвижения по текстовому пространству; книгу можно просто рассматривать, а можно с нею уснуть, продолжая сотворчество в сновидении...
Разрушение общепринятого — вот главный эстетический принцип «нового романа». Стираются границы между жанрами (Роб-Грийе пишет роман — учебник французского языка для американских студентов), между культурными эпохами и видами искусства (Бютор использует в своём творчестве приёмы музыкальной композиции, живописи, архитектуры, скульптуры). Как писал в 1961 г. Роб-Грийе, «мы не вырабатываем правил, теорий, законов ни для других, ни для самих себя; напротив, именно в борьбе против чересчур жёстких законов мы повстречали друг друга».