Чужой разум. Философия зомби

Какая же чушь все эти голливудские глупости! Застывшие лица, рыбьи глаза, пристальный взгляд — абсолютный вздор. На самом деле зомби распознать чрезвычайно трудно. Они выглядят точно так же, как вы или я, так же ходят, разговаривают — ни за что не догадаешься, что внутри у них пустота. Стукни зомби как следует по ноге, и он дернется и взвизгнет так же громко, как вы или я. Но в отличие от нас с вами он ничего не чувствует — ни боли, ни страха, вообще ничего не осознает. Я, конечно, говорю «вы или я», но правильнее, наверное, говорить «я». Потому что в вас-то я как раз и не уверен... ни в ком из вас, строго говоря.

Зомби — частые гости в долгой философской дискуссии под названием «проблема чужого разума». Я знаю, что у меня есть разум, внутренняя жизнь, опыт, но содержание вашего сознания скрыто от меня; все, что доступно моему непосредственному наблюдению, — ваше поведение. Достаточно ли этого свидетельства для того, чтобы предположить, что ваш разум похож на мой? Или, если заострить вопрос, откуда мне знать, что вы не один из зомби, о которых говорилось выше, не отличимый от меня в том, что касается поведения и психологии, но начисто лишенный сознания? Может, вам и покажется абсурдным сомневаться в наличии сознания у других, но что в этом такого уж неестественного?

Принимая во внимание невероятную трудность в объяснении или адаптации сознания в физическом мире, неужели не разумно предположить, что единственное сознание, о существовании которого мне известно наверняка, — мое собственное — величайшая редкость или оно вообще уникально? А может, вы, все остальные, — зомби — и есть норма, а отклонение как раз я?

«Зомби в философии больше похожи на жен в «Степфордских женах», чем на пожирающих мозги упырей из «Ночи живых мертвецов». Тем не менее, в степфордских женах есть что-то откровенно, хотя и едва различимо, неправильное» Лари Хаузер, 2006

Учитывая, что в остальном мы так похожи...

Наиболее распространенными и радикальными способами решения проблемы чужого разума, разработанными, среди прочего, Бертраном Расселом, стали варианты так называемого доказательства по аналогии. По собственному опыту я знаю, что, если наступишь на колючку, последует совершенно определенное поведение (крик «ой», вздрагивание, гримаса и т. п.) и все это сопровождается определенным ощущением — болью. Следовательно, можно сделать вывод, что другие люди реагируют на подобные раздражители подобным же образом, что они тоже испытывают боль. Я наблюдаю множество соответствий — и физиологических, и поведенческих — между собой и другими людьми и в силу этих соответствий делаю вывод, что психология других людей похожа на мою психологию.

Бертран Рассел

Поиск аналогий привлекателен с точки зрения здравого смысла. Если бы вдруг нам пришлось отстаивать свое мнение, мы, возможно, нашли бы нужные доказательства. Аргумент этот, конечно, индуктивный, поскольку не может (да и не должен) служить окончательным доказательством, но это справедливо в отношении многого, что мы считаем доказанным мнением. Стандартная критика сводится к тому, что доказательство строится на предположении или экстраполяции единственного объекта (моего собственного разума).

Представьте, например, что вы нашли устрицу с жемчужиной и на основании этого заключили, что во всех устрицах есть жемчуг. Чтобы уменьшить риск подобной ошибки, вам нужно проверить множество устриц, но в случае с чужим мозгом подобный путь недоступен. Как заметил Витгенштейн: «Как можно безответственно обобщать единственный случай?»

«Если связь между человеческим телом и определенным типом мышления настолько условна, как предполагает картезианское определение разума, мне должно быть столь же легко... поверить в то, что стол испытывает боль, как и в страдания другого человека. Фокус в том, что все обстоит не так» Людвиг Витгенштейн, 1953

Степень безответственности выводов на основании единственного источника снижается, если они сделаны в контексте релевантной информации. Если мы, к примеру, знаем, что жемчужина не является существенным функциональным элементом организма устрицы или что коммерческая ценность жемчуга не определяется обязательным наличием жемчужины в каждой раковине, мы будем менее склонны к ложным умозаключениям на основании единственного случая.

Проблема разума и сознания настолько таинственна, настолько не похожа на все, к чему мы привыкли, что совершенно непонятно, какую информацию о них можно считать релевантной. В этом смысле проблему чужого разума можно рассматривать как частный случай более общей проблемы тела/сознания. Если наша теория сознания сможет прояснить отношения между ментальными и физическими феноменами, можно надеяться, что проблема понимания чужого разума станет проще или исчезнет совсем.

От зомби к мутантам

Зомби — не единственные гости на конференции по философии сознания. Вы можете встретить здесь также и мутантов. Подобно зомби, философские мутанты менее устрашающи, чем их голливудские аналоги. Они, разумеется, совершенно неотличимы от обычных людей в том, что касается поведения и физических признаков. У них даже есть разум! Фишка с мутантами в том, что их сознание нисколечко не похоже на ваше или мое (ну, во всяком случае, на мое уж точно не похоже).

Мутанты могут быть какими угодно: они могут получать удовольствие от того, что вызывает у меня боль; они видят красное там, где я вижу синее; единственное правило — чувства и мышление мутантов отличаются от моих. Мутанты очень удобны, когда дело касается изучения проблемы иного разума: вопрос не в том, обладают ли разумом другие люди, а в том, насколько их мышление похоже на мое. Могу ли я полагать, чисто теоретически, что вы испытываете боль так же, как и я? И насколько сильную? Или насколько похоже наше с вами восприятие красного цвета? С этой точки зрения открывается новое поле для дискуссий, и, пожалуй, наши ответы помогут пролить свет на то, чем же является сознание.

Борьба с ветряными мельницами?

Проблема чужого разума — наглядный пример того, как философы находят проблему там, где остальным она даже не мерещится. Действительно, все мы (даже философы — по крайней мере, из практических соображений) принимаем как данность, что другие люди могут наслаждаться собственными чувствами и мыслями, схожими с нашими. Но не следует на этом основании отвергать философскую подоплеку проблемы. Никто не пытается никого убедить в том, что люди — на самом деле зомби. Скорее наши размышления о сознании и его взаимоотношениях с телом позволяют предположить, что зомби существуют. И это должно заставить нас серьезно взглянуть на концепции сознания.

Картезианский дуализм вбил огромный метафизический клин между ментальными и физическими реалиями, образовав трещину, из которой проросли корни скептицизма. Это хороший повод критически взглянуть на дуализм, на самого Декарта и на множество религиозных проявлений этой теории.

Напротив, одной из привлекательных сторон физикалистской концепции является то, что ментальные проявления могут быть исчерпывающе объяснены, теоретически хотя бы, в терминах физиологии; и, если ментальное растворяется в физическом, зомби тут же пропадают. Это не обязательно верно, но очевидно, что движение происходит в правильном направлении. Таким образом, изучение проблемы чужого разума может прояснить более общие вопросы философии сознания.