Хорхе Луис Борхес (1899—1986)
Хорхе Луис Борхес, один из величайших, знаменитейших и в то же время один из самых загадочных писателей XX в., ещё при жизни успел стать легендой. Вернее будет сказать, что он породил много легенд, подчас диаметрально противоположных. Великий слепой старец, владеющий едва ли не всей мудростью мира, — таким казался писатель многочисленным почитателям. Бессердечный, холодный игрок цитатами — этот образ создавали его противники. Наверное, оба образа как-то соотносятся с действительностью, но, пожалуй, важнее то, что писатель куда шире и глубже мифов о себе. Борхес — одна из ключевых фигур XX в., его эссе, рассказы, стихи, переводы, его яркая личность воплотили многие черты современной культуры.
Благодаря своему происхождению и воспитанию писатель оказался на перекрёстке множества культур и различных, подчас взаимоисключающих явлений. Среди предков Борхеса были аргентинцы, и на страницах его книг — бескрайние латиноамериканские степи, кинжалы, танго. С детства он слышал рассказы о романтической и ужасной эпохе гражданских войн, в юности с замиранием сердца представлял себе жестокий и прекрасный мир предместий Буэнос-Айреса, в зрелом возрасте путешествовал по Аргентине и Уругваю, изучал жизнь гаучо — аргентинских ковбоев, в старости написал сборник аргентинских песен-милонг.
Бабушка писателя по отцовской линии была англичанкой, его отец преподавал философию и психологию на английском языке, сам Хорхе Луис научился читать по-английски раньше, чем по-испански. Поэтому в его творчестве так часто ощущается влияние англоязычной культуры — Уильяма Шекспира и Эдгара По, средневековой литературы и английских детективов. Борхес неоднократно читал лекции по истории английской литературы, сотрудничал с аргентинским Обществом английской культуры. Даже на могиле писателя цитата из «Беовульфа» — средневековой английской поэмы.
Однако кроме «опасных улиц» Буэнос-Айреса и английской литературы Борхес сумел впитать культуру чуть ли не всего мира, всего человечества. Не случайно образ библиотеки — иногда бесконечной — будет так часто возникать на страницах его рассказов. Для этого человека, буквально поглощавшего литературу и философию всех эпох, конечно же, совершенно естественной оказалась работа в библиотеке. Из обычной городской, после установления в Аргентине диктатуры полковника Перона, он был уволен в 1946 г. за антифашистские взгляды, а с 1955 г., когда режим диктатора пал, стал директором Национальной библиотеки в Буэнос-Айресе.
«Много лет я верил, что вырос в предместье Буэнос-Айреса, районе опасных улиц и затмевающих всё закатов. А на самом деле я вырос в саду, за железными копьями его решётки, да ещё и в библиотеке с бесчисленными полками английских книг». X. Л. Борхес
Борхес был незаурядным читателем, его эрудиция поразительна. На страницах его книг можно найти ссылки на огромное количество американских и европейских авторов. Он прекрасно знал скандинавские саги и китайскую литературу, античность и германское Средневековье, литературу Древнего Востока и каббалу — еврейское мистическое учение. Комментаторы часто оказываются в затруднении: зная склонность Борхеса к мистификации, иногда бывает трудно определить, выдуман ли упоминаемый автором писатель или же существовал реально, но просто никому, кроме Борхеса, не известен.
Борхес сильно ощущал свою принадлежность к аргентинской и английской культурам, но в то же время его вселенная — это мир, где на равных правах сосуществует множество культурных явлений разных эпох и разных народов. В 1934 г. писатель подвергся националистической критике и в ответ опубликовал заметку «Я — еврей». Наверное, он мог бы сказать о себе: «Я — англичанин», «Я — житель Древнего Вавилона», «Я — китаец эпохи Средневековья». Наследственная болезнь — слепота, резко прогрессировавшая на пятом десятке жизни и погрузившая писателя в полную тьму, — не смогла остановить его творчество. Многие люди помогали великому слепцу работать, но его долгая и плодотворная деятельность (ещё несколько десятков лет Борхес писал рассказы, стихи, составлял сборники произведений других авторов, читал лекции в университетах разных стран) была возможна прежде всего потому, что он носил в себе огромный, неисчерпаемый мир культуры. Наверное, не случайно и то, что этот великий Библиотекарь так тяготел к сборникам и антологиям. Несколько раз в своей жизни он издавал антологии фантастических рассказов, оказавшие, кстати сказать, огромное влияние на латиноамериканских писателей XX в, выпустил антологию аргентинской литературы, антологию детективов. В сборниках выходили его новеллы, стихи, литературоведческие работы, а одна из самых знаменитых книг Борхеса (составленная из коротких рассказов) называется «Всеобщая история бесчестья» (1935 г.).
Итак, библиотекарь, составитель обширных каталогов книг и цитат, но, кроме этого, ещё и игрок. Писателя привлекала бесконечная, непрекращающаяся игра жизни, ставкой в которой часто сама жизнь и оказывалась. Ярчайшее воплощение такой игры он видел в буйных нравах предместий Буэнос-Айреса. Своеобразную энциклопедию этого романтического и кровавого мира мы можем найти в одном из ранних борхесовских сборников, «Эваристо Карриего» (1930 г.), заглавия очерков которого говорят сами за себя. «Труко» (описание карточной игры, воспринимаемой не как развлечение, а как азартный образ жизни и мышления), «Истории о всадниках» (воины прошедших эпох превращаются в аргентинских гаучо), «Клинок», «История танго» — писатель уже тогда определил для себя те сюжеты, которые впоследствии будут для него столь притягательны. Загадочные и жестокие гаучо, ведущие свободную и суровую жизнь, неожиданно вспыхивающие драки, завораживающая стихия танца — этот мир появится во многих рассказах Борхеса, написанных в разные годы.
Сборник «Эваристо Карриего» назван в честь знаменитого аргентинского поэта, который первым ввёл в литературу образ столичного предместья и мотивы танго
Однако это была лишь малая часть огромной вселенной Борхеса. Игра, в которой сгорала жизнь завсегдатаев буэнос-айресских кабачков, стала основой для куда более сложных и запутанных конструкций.
Сборник, в котором был напечатан знаменитый рассказ «Юг», получил название «Вымыслы» (1944 г.). Заголовок для книги довольно странный — какими же ещё могут быть рассказы, если не вымышленными? Но в данном случае почти в каждой новелле автор не просто придумывает, он создаёт загадочные миры, новые вселенные или же заставляет людей, живущих в нашем мире, действовать по совершенно новым и неясным законам.
В новелле «Тлён, Укбар, Orbis Tertius» описывается некая область Укбар, находящаяся, видимо, в Азии. Укбар не совсем понятным образом связан с фантастической планетой Тлён. Автор всё время искусно удерживает нас на грани веры и неверия. С одной стороны, рассказ насыщен ссылками на различные энциклопедии, исследования и публикации с псевдонаучными заголовками. На его страницах действуют реальные люди — так, об Укбаре Борхес якобы впервые услышал от своего молодого друга, ученика и соавтора Адольфо Биой Касареса. Называется даже адрес того дома, где происходил разговор. В то же время множество мелочей, коварно подбрасываемых автором, должны посеять в нас сомнение в истинности происходящего.
Реальность и мистика тесно переплетаются с самого начала повествования: «Зеркало тревожно мерцало в глубине коридора в дачном доме на улице Гаона в Рамос-Мехиа...». Об Укбаре написано в 26-м томе энциклопедии, но лишь в одном-единственном экземпляре этого тома — в остальных эта статья отсутствует. Мало того, энциклопедия — символ точности и объективности — прячет «за строгостью слога существенную неопределенность. Из четырнадцати упомянутых в географической части названий мы отыскали только три — Хорасан, Армения, Эрзерум, — как-то двусмысленно включённые в текст. Из имён исторических — лишь одно: обманщика и мага Смердиса, приведённое скорее в смысле метафорическом».
Если про Укбар трудно сказать, существовал он на самом деле или нет, то с Тленом, казалось бы, всё ясно — сразу говорится, что это воображаемая страна, которая позже, впрочем, будет названа планетой. Но тут же выясняется, что вся литература Укбара была посвящена только описанию вымышленного Тлёна, мира, устроенного по совершенно особым, фантастическим законам. На этом двусмысленности не заканчиваются. Выясняется, что по всему нашему миру, далеко за пределами таинственного Укбара, разбросаны учёные, изучающие языки, философию и историю Тлёна, и этот вымышленный мир постепенно изменяет наш, реальный. «Контакты с Тлёном и привычка к нему разложили наш мир... Уже проник в школы „первоначальный язык" (гипотетический) Тлёна, уже преподавание гармоничной (и полной волнующих эпизодов) истории Тлёна заслонило ту историю, которая властвовала над моим детством; уже в памяти людей фиктивное прошлое вытесняет другое, о котором мы ничего с уверенностью не знаем — даже того, что оно лживо. Произошли перемены в нумизматике, фармакологии и археологии. Думаю, что и биологию, и математику также ожидают превращения...»
По сути, перед нами одна из самых любимых игр Борхеса — сочетание и взаимодействие различных реальностей. Зеркала, лабиринты — всё, что порождает бесконечность и даёт возможность для новых соединений разных миров, для писателя чрезвычайно притягательно. В рассказе «Круги руин» великий мудрец и кудесник создаёт сына силой духа, извлекая его из собственных провидческих снов, но затем с ужасом понимает, что и сам он только чьё-то сновидение.
Рассказ «Лотерея в Вавилоне» описывает мир, имеющий очень слабое отношение к историческому Вавилону. Там жизнь людей определяется некоей постоянно разыгрываемой лотереей, возвышающей одних и губящей других, чтобы во время следующего розыгрыша вновь перемешать все жребии, — и так до бесконечности.
Игра реальностей может происходить и в одном мире. Герой рассказа «Пьер Менар, автор „Дон Кихота"» не пытается описывать фантастическую вселенную. Он поставил перед собой другую, быть может не менее сложную задачу. Француз Пьер Менар решил стать автором «Дон Кихота». «Не второго „Дон Кихота" хотел он сочинить — это было бы нетрудно, — но именно „Дон Кихота". Излишне говорить, что он отнюдь не имел в виду механическое копирование, не намеревался переписывать роман. Его дерзновенный замысел состоял в том, чтобы создать несколько страниц, которые бы совпадали — слово в слово и строка в строку — с написанными Мигелем де Сервантесом». При этом задача была усложнена тем, что «быть в той или иной мере Сервантесом и прийти к „Дон Кихоту он счёл менее трудным путём — и, следовательно, менее увлекательным, — чем продолжать быть Пьером Менаром и прийти к „Дон Кихоту" через жизненный опыт Пьера Менара». В данном случае несколько пересекающихся реальностей — мир «Дон Кихота» и мир Пьера Менара — оказываются как бы совпадающими, но в то же время выясняется, что «Дон Кихот» Менара воспринимается совершенно иначе, чем книга, написанная Сервантесом. Здесь перед нами ещё одна из распространённых борхесовских игр — новое прочтение старых текстов.
Рассказы Борхеса полны цитат, имён, названий — одни из них реальны, другие вымышлены, но, что особенно важно, даже исторические персонажи или друзья и современники Борхеса на страницах его произведений начинают жить новой, фантастической жизнью, подчас не имеющей ничего общего с их прежним существованием. В очень важном для Борхеса рассказе «Алеф» (1949 г.) героя зовут Борхес, а его скончавшуюся возлюбленную — Беатрис Витербо. Так в тексте возникают образы Беатриче — возлюбленной Данте — и монаха Джованни из Витербо, которому в XV в. являлись мистические видения. Кончина Беатрис и тоска Борхеса кажутся поначалу не связанными с основным сюжетом рассказа, где герой, изнывая от скуки, общается с кузеном покойной, описывающим «весь мир» в невыносимо бездарных стихах. Однако постепенно выясняется, что Беатриче и Джованни из Витербо возникли на страницах рассказа не случайно. Они должным образом подготовили читателя к самому важному: к появлению Алефа, мистического места, почему-то находившегося в старом доме незадачливого поэта. Перед заглянувшим в Алеф действительно открывался весь мир — в прямом смысле слова.
Очевидно, в какой-то мере человеком, не боявшимся заглядывать в Алеф, был не только Борхес — герой рассказа, но и Борхес — его автор. Человек, создавший бесконечный лабиринт времён, отражений, традиций, постоянно игравший с возможным и невозможным, без устали творивший всё новые и новые миры.
