Генетические технологии в будущем
Фрэнсис Фукуяма: «В случае биотехнологии на карту поставлены сами основы человеческого морального чувства»
В 1932 году Олдос Хаксли опубликовал роман-антиутопию. В книге «О дивный новый мир» общество разделено на пять каст, от доминантных альф до подчиненных эпсилонов. Люди выращиваются в искусственных утробах в «инкубаториях», и затем им под гипнозом внушают, какое место в обществе им уготовано. Низшие касты не бунтуют, потому что заняты неразборчивым сексом и галлюцинациями, вызываемыми веществом «сома». Комфорт и порядок вытеснили честолюбие и искусство, любовь и семью, индивидуальность и любопытство, даже свободу воли.
Это видение вовсе не основывалось на зле под названием «генетика». Хаксли завершил книгу за два десятилетия до открытия двойной спирали, и описывал он ужасы социальные, а не евгенические. Как отметил научный журналист Мэтт Ридли: «У Хаксли ад воспитания, а не генетики». Но тему, поднятую Олдосом Хаксли, подхватили люди, опасающиеся, что развитие генетики угрожает человеческим ценностям. Часто утверждается, что клонирование, генетическая инженерия и тестирование ДНК толкают нас в объятия дивного нового мира, в котором нет места свободе тела и разума.
Наверное, наиболее известный пример этого — фильм 1997 года «Гаттака», название которого (Gattaca) составлено из четырех букв генетического кода. Привилегированные классы тестируют эмбрионы для получения «годных» детей высшего генетического качества, паразитируя на «негодных» — генетической бедноте. В фильме «Не отпускай меня» по роману Кадзуо Исигуро исследуется немного другая тема: органы клонированных детей используют для продления жизни людей, из которых они были клонированы.
Наше постчеловеческое будущее
Идея о том, что биотехнология несет угрозу традиционным человеческим ценностям, популярна не только в искусстве. Некоторые философы также хотят ограничить роль генетики. Фрэнсис Фукуяма из Университета Джона Хопкинса описал «постчеловеческое будущее», когда модификации ДНК разрушают уязвимые моральные и этические системы, основанные на развитой, универсальной человеческой природе.
Фукуяма утверждает, что даже использование генетических технологий во благо — для лечения и избавления от болезней и страданий — может негативно повлиять на главный принцип демократии - идею о том, что мы все созданы равными. С его аргументами согласен консервативный биоэтик Леон Касс, считающий клонирование и генетическую инженерию клеток зародышевой линии атакой на человеческое достоинство.
Такие взгляды разделяют многие «левые». Философ Юрген Хабермас и эколог Джереми Рифкин считают, что биотехнология угрожает «видовой этике», заставляющей нас уважать жизнь, стремления и надежды других людей. Билл Маккиббен в книге 2003 года «Хватит: оставаясь человеком в инженерную эру» излагает сходный взгляд: генные технологии нарушают связь людей с прошлым и размывают понятие «человек». Он особенно встревожен инженерией клеток зародышевой линии, считая, что дети будут сомневаться в том, насколько их достижения и стремления принадлежат им самим, а насколько — генетическим импульсам, встроенным в них родителями.
Многих беспокоит, что генетические технологии будут доступны только богатым, а это приведет к ситуации, изображенной в «Гаттаке». Богатые смогут улучшать свои геномы и геномы своих детей для продления жизни и закрепления социальных привилегий. Возникнут условия для конфликта между генетическими бедняками и генетическими богачами.
«Учитывая, насколько люди ценят жизнь, защита от преждевременной смерти или предоставление долгой и здоровой жизни кажутся мне обязанностью» Джон Харрис
Трансгуманизм
Сторонники биотехнологий отвечают на эти аргументы тремя вопросами. Почему бы и нет? Обоснованы ли такие опасения? И можно ли остановить прогресс?
В отношении первого вопроса философы Джон Харрис и Джулиан Савулеску, писатели Рональд Бейли и Грегори Сток занимают либертарианскую позицию. Если терапия стволовыми клетками, тестирование и генетическая инженерия достаточно безопасны и не приносят вреда посторонним людям, нет причин их не использовать. Большинство людей радуются лекарствам, продлевающим жизнь и улучшающим ее качество, и технологии ДНК и воспроизводства не должны стать исключением. Использовать их или нет — решать конкретному человеку, а не обществу.
На второй вопрос многие биологи и этики ответят «нет», но по разным причинам. Одна группа, часто называемая трансгуманистами, считает, что генетические технологии нужно прославлять, а не бояться их. Если наука способна помочь людям, то что в этом плохого? Харрис пошел еще дальше и предположил, что поиск способов борьбы с болезнями и улучшения человеческих тел и способностей не только морально обоснован, но и необходим.
Другие отмечают, что многие страхи основаны на неверном понимании генетики и генетического детерминизма. ДНК важна, но она не определяет природу человека, как определяет аминокислотную последовательность инсулина. Человек формируется под влиянием природы и воспитания. Как написал британский писатель Кенан Малик в рецензии на книгу Фукуямы, «уникальность человечества заключается в нашей способности быть сознательными агентами». Вряд ли возможно избавиться от этого путем инженерии.
В случае последнего вопроса трансгуманисты обращаются к урокам истории. После изобретения технологии редко не используются, а если это и происходит, то ненадолго. Если генетические технологии исцеляют от болезней и улучшают способности, то люди наверняка ими заинтересуются, а некоторые и воспользуются. И лучше управлять этими стремлениями, а не запрещать их. Главный вызов состоит в обеспечении справедливого и безопасного доступа к существующим технологиям, а не в попытках остановить их развитие.
Бессмертие?
Некоторые трансгуманисты, например британский теоретик Обри де Грей, считают, что биотехнологии в конце концов остановят старение. Стволовые клетки и генетические манипуляции позволят нам заменять части тела по мере изнашивания. Даже смерть, считает де Грей, является лишь инженерной задачкой, которую можно будет решить.
Большинство биологов относятся к такой точке зрения скептически — в основном потому, что отмена старения противоречит естественному отбору. После того как мы преодолеваем возраст размножения, эволюционное давление, способствующее здоровью, исчезает. Генетические ошибки, приводящие к раку и заболеваниям сердца в позднем возрасте, не исчезают из генофонда, поскольку их вредное воздействие проявляется только после того, как они были переданы потомству. Наше строение не позволяет жить вечно.
Длительная продолжительность жизни может привести к неприятным социальным последствиям, из которых перенаселение — лишь самое очевидное. Как заметил Ричард Докинз, она изменит наше отношение к риску. Даже если мы сможем предупредить смерть от старости и болезней, мы все равно уязвимы, ведь остаются несчастные случаи. При ожидаемой продолжительности жизни в 80 лет имеет смысл иногда рискнуть. При продолжительности жизни в 800 лет даже переход через дорогу может показаться неоправданным риском.