Ежегодно в мире:
Цифры приблизительны (особенно в том, что касается экспериментов, во многих из которых не ведется учет), но очевидно, что огромное количество животных каждый год используется в интересах человека. Вместо «используется» многие люди — и таких все больше — говорят «эксплуатируется» или «приносится в жертву». Для них использование животных в пищу и в научных целях не имеет моральных оправданий и является нарушением естественных прав этих животных.
А откуда вообще у животных права? Один популярный аргумент, по сути утилитаристский, заключается в следующем:
Первый аргумент широко обсуждался в последние годы. Маловероятно, что гориллы и шимпанзе, столь похожие на нас во многих отношениях, не обладают способностью испытывать нечто очень похожее на боль, которую чувствуем мы. С другой стороны, маловероятно, что губки или медузы с их чрезвычайно примитивной нервной системой чувствуют что-нибудь, хотя бы отдаленно напоминающее человеческую боль. Проблема, таким образом, сводится к определению границы, что часто имеет некоторый оттенок предвзятости. Мы можем признать, что «некоторые животные способны испытывать боль», но какие именно — вот в чем вопрос.
Второй аргумент кажется совершенно бесспорным (при всем уважении к мнению мазохистов), но и здесь существует опасность обвинений в его бессодержательности. Некоторые философы пытались разграничить боль и страдание. Страдание, предположительно, сложная эмоция, сочетающая и память о прошлой боли, и ожидание боли грядущей; боль сама по себе — всего лишь мимолетное ощущение в настоящем. При обсуждении моральности того или иного поступка необходимо принимать во внимание именно страдание, но животные (по крайней мере, некоторые) способны испытывать только боль. Даже если допустить такое различие, непонятно, почему боль саму по себе можно не учитывать.
«Придет день, когда остальная часть животного мира приобретет те права, которые когда-то были отняты у них рукой тирана» Иеремия Бентам, 1788
Еще больше проблем вызывает пресловутое «без необходимости». Ничто не мешает оппоненту заявить, что некоторое количество страдающих животных необходимо для развития науки и медицины. В целом утилитаристская, аргументация подразумевает некое «исчисление» боли, оценку страдания животных и пользы для человечества; но требуемое исчисление — довольно сложное, даже если касается только людей, — представляется практически невыполнимым, когда в расчет принимается боль животных.
В итоге с виду бесспорная аргументация оказывается на удивление несостоятельной. Как ни печально, все сводится к тому, что мы не должны причинять боли животным (хотя бы некоторым), если это не принесет некоторой (возможно, минимальной) пользы человечеству. С этой позиции основное «право животных» заключается в том, что небольшая их часть имеет право избежать страданий, если их страдания не принесут пользы человечеству.
Естественно, такой вывод не обрадует ни одного серьезного защитника прав животных. Предлагались и до сих пор предлагаются более строгие, здравые, лучше сформулированные и более логичные аргументы в защиту прав животных. Австралийский философ Питер Сингер отстаивал утилитаристский подход к вопросу, деонтологический же подход защищал американец Том Рейган. Согласно Рейгану, животные — по крайней мере, преодолевшие определенный порог развития — являются «субъектами жизни»; этот факт сам по себе предоставляет им некоторые базовые права, которые нарушаются, если их используют как источник мяса или для экспериментов. Таким образом, права животных рассматриваются вне концепции пользы для человека, что полностью противоречит утилитарному взгляду.
Концепция прав животных весьма противоречива, и некоторые философы задавались и задаются вопросом, следует ли вообще в данном случае использовать понятие «права». Обычно считается, что права налагают на их обладателей и обязанности, предполагается некоторая взаимность — каковой никогда не существовало в отношениях между людьми и животными. Настоящая проблема гуманного обращения с животными теряется за провокационными разговорами об их правах.
Большинство людей не держат других людей в жутких условиях, с тем, чтобы потом их съесть; и не тестируют на детях химикаты с неизвестными свойствами; и не создают генетически модифицированных особей, чтобы изучать их биологию. Есть ли основания для такого обращения с животными? Должны быть (сторонники прав животных здесь возражают) некоторые моральные основания для того, чтобы отказывать животным в тех же правах, какими обладают люди. В противном случае поведение человечества суть проявление обычных предрассудков и нетерпимости, дискриминация по видовому признаку, или «видизм»: отсутствие уважения к достоинству и нуждам животных ничем не отличается от дискриминации людей по расовому или половому признаку.
А действительно ли неправильно отдавать предпочтение своему виду? Львы, например, явно относятся куда лучше к другим львам, чем к кабанам; так почему люди не должны вести себя подобным образом? В конце концов, есть множество аргументов в пользу превосходства людей над животными:
Такие аргументы легко опровергнуть, а вот найти критерий, объединяющий все человечество и исключающий всех животных, непросто. Например, если в качестве критерия использовать уровень интеллекта, означает ли это, что в научных экспериментах можно использовать младенцев или умственно отсталых людей, чей интеллект уступает даже шимпанзе? Если же брать за основу «естественный ход вещей», так называемую «природность», выясняется, что в живой природе многие животные (люди в том числе) делают много такого, что для нас вряд ли приемлемо: львы-самцы вполне могут уничтожать потомство самца-соперника, но в человеческом обществе такое поведение, скорее всего, не встретит понимания.
Дебаты о правах и благополучии животных в основном фокусируются на двух вопросах: можно ли использовать животных в экспериментах и (если можно) как следует с ними обращаться на практике? В результате были сформулированы три общих принципа, три «R», которыми ученые руководствуются при проведении опытов над животными: