Огюст Мармон — близкий друг Наполеона, предавший его

Когда французская революция начала разворачиваться по всей стране, не каждый либерально мыслящий офицер смог принять быстрое решение. Многие талантливые люди медлили, желая полностью увериться в ситуации, прежде чем вступить на тот или иной путь. Одним из таких людей был двадцатилетний артиллерийский офицер, только что прошедшей курс, что и молодой мрачноватый корсиканец. Этого кадета звали Огюст-Фредерик Мармон, а его сотоварища Наполеон Бонапарт.

Мармон был чрезвычайно тонким молодым человеком, с темными добрыми глазами и легкими приятными манерами, что позволяло ему приобрести множество друзей. Правда, чтобы по достоинству определить цену дружбы Мармона, этим друзьям понадобится довольно большой срок.

Огюст Фредерик Луи Вьесс де Мармон родился в Шатильо́н-сюр-Се́не 20 июля 1774 года. Как он сам вспоминал: «Моя фамилия Вьесс происходит из Голландии и известна в Бургундии уже триста лет».

Однако ко второй половине XVIII века этот род обеднел, поэтому отец будущего маршала не мог определить сына в именитые в то время учебные заведения, а потому сам занялся образованием молодого Огюста. Читая книги по военной истории, Огюст Фредерик полюбил войну, еще не побывав на ней, а потому все его мечты были только об армии.

Блестяще выдержав вступительные экзамены в Шалонское артиллерийское училище, он после учебы вышел в армию кадровым офицером артиллерии.

Мармон был первым из 26 маршалов, кто встретился и близко познакомился с будущим императором. Задолго до первых компаний они служили в гарнизонах близких друг от друга городов: Дижона и Осера. Наполеон, без гроша в кармане, в отчаянии проводил большую часть времени в своей комнате, сочиняя эссе, или же в заботах о своем младшем брате Людовике. Однако время от времени у него возникает потребность получить моральную поддержку, встретить понимание со стороны человека его круга и возраста. Тогда он отправляется в артиллерийскую школу Дижона для обмена мыслями с таким человеком. Мармон же пел дифирамбы своему новому другу при любом удобном случае и даже как-то пригласил его домой, чтобы познакомится с родителями. Правда, на Мармона-старшего, этот смуглый, склонный к размышлениям молодой человек не произвел совершенно никакого впечатления, что и не удивительно, поскольку светские манеры Наполеона оставляли желать лучшего. Однажды вечером в доме мармонов некая девица сообщила ему, что якобы умеет говорить на корсиканском диалекте, и попыталась это доказать. «Ну и как мой акцент?» - поинтересовалась она. «Он отвратителен», - огрызнулся тот и отвернулся.

Мармон оказался весьма проницательным молодым человеком. Несмотря на все советы со стороны, он остался верным своему мрачному другу. Он смог распознать гения и таким образом стал первым человеком Франции, прицепившим повозку своей судьбы к колеснице Бонапарта.

Мармон, теперь уже в чине майора, участвовал вместе с Наполеоном в осаде Тулона, где так хорошо сработал наполеоновский план штурма гавани. С этих пор одна сторона начала выказывать любовь и доверие по отношению к другой, а та, другая, встречала эти сантименты с холодной расчетливостью. Натура Мармона была сходна с натурой Массена – за исключением того, что доминантой для него были не деньги, а власть и стремление любой ценой оказаться на стороне победителя.

Мармон был осторожным и хладнокровным человеком, но в годы своей молодости он искренни восхищался своим блистательным и мрачноватым другом. «Мы были словно большая счастливая семья», - пишет он, оглядываясь на те триумфальные дни, когда каждый из тех, кто находился вокруг него, был молодым, исполненным рвения и многое обещавшим. Он уже никогда не был таким счастливым, как в те дни.

При раздаче Наполеоном маршальских жезлов 19 мая 1804 года Мармон, вопреки его ожиданиям, был обделен. Это задело его до глубины души. Он посчитал себя кровно обиженным человеком и затаил глубокую обиду в сердце. Переживания его были безмерны. Неразлучный спутник боевой славы Наполеона с первых ее дней, его верный паладин, один из самых близких к нему людей, многие годы входивший в узкий круг его приближенных, — и вдруг такая неблагодарность… Мармон никак не мог взять в толк, почему он не маршал. «А почему Бессьер маршал?» — неизменно задавал он себе один и тот же вопрос и не находил на него ответа… Причина, по которой Наполеон не включил Мармона в первый список маршалов Империи, по-видимому, заключалась не только в его молодости, но и в том, что, будучи кадровым артиллеристом, он до сих пор ни разу не командовал крупными армейскими соединениями в боевой обстановке, а потому, по мнению императора, не мог претендовать на высшее воинское звание. Здесь Наполеон проявил принципиальность. Несмотря на давнюю службу Мармона под его командованием и личную близость к нему этого человека, император остался непреклонным.

Вскоре Наполеон дает возможность Мармону проявить себя в роли крупного военачальника и заслужить желанный жезл. В компании 1805 года он был единственным генералом, которому Наполеон доверил командование корпусом в Великой армии. Все остальные командиры корпусов были уже маршалами.

Как генерал он показывал себя не с самой плохой стороны, он был смел и не глуп, но чем-то выделится от других ему не удавалось. Летом 1809 года Мармон командовавший Далматской армией, был послан преследовать отступавших австрийцев, он достиг их 10 июля у Цнайма и серьезно потрепал арьергард эрцгерцога Карла, захватив в плен 1,2 тыс. человек. Этого успеха оказалось достаточно, чтобы Наполеон наконец-то дал ему звание маршала.

Правда, дальнейшие события показали, что Император явно переоценивает стратегический талант своего давнего сослуживца. Весной 1811 г. Мармон заменил маршала Массена на посту командующего Армией Португалии. Однако это рокировка не внесла коренного перелома в ход Пиренейской войны. Французские войска медленно отступали, а по их следам столь же неторопливо продвигался лорд Веллингтон.

Как и многие из маршалов Наполеона Мармон любил роскошь. Недаром его называли «Король Мармон». Обеды, балы, званные вечера следовали один за другим почти без перерыва. 200 слуг в красных ливреях обслуживали резиденцию Мармона и это не считая его личных лакеев. Кроме того в свиту маршала входили еще 12 офицеров и три интенданта, включая увешанного золотыми цепями гиганта, специально привезенного из Далмации, который обслуживал и снабжал исключительно Его Превосходительство.

Подобная жизнь продолжалась и в ходе боевых экспедиций. Вот как очевидец описывал один из привалом Мармона, командовавшего Португальской армией: «Господин маршал спешился и свита последовала его примеру. 20 слуг в ливреях с аксельбантами развьючили 30 лошадей и мулов, расстелили белоснежное, украшенное тканными узорами столовое белье и сервировали стол посудой из позолоченного серебра, расставив холодные закуски, дичь, птицу, паштеты и т.д. Все это дополняли французские вина: бордосские и бургундские. Так обедали господин маршал и весь его штаб, совсем рядом с армейским полком, довольствовавшимся одним только хлебом».

В последствии герцог Рагузский храбро сражался при Лютцене и Лейпциге. Однако имя Мармона чаще вспоминают в связи событьями произошедшими немного позднее.

В марте 1814 года войска коалиции направлялись на Париж, обороняемые Мортье и Мармоном. Русские артиллеристы уже выбирали места для своих батарей. «Вот теперь батюшка Париж заплатит за матушку Москву». 

Но Париж нельзя было сравнить ни с Сарагосой, ни с Генуей, и его защитники не были фанатиками. Они были всего лишь усталыми голодными солдатами, которыми к тому же командовал циник. Мортье стоял несколько в стороне от событий, совершенно поставленный в тупик бесчисленными «за» и «против», и первым решимость проявил Мармон. 31 марта Париж был сдан. И самый крупный на тот момент 6-й армейский корпус французской армии был выпущен на условиях полной капитуляции. 

Когда Наполеону сообщили эту новость, он отказывался в это верить. В не себя от ярости он поскакал в Фонтенбло. Так была подготовлена сцена, на которой надеялась Европа будет разыгран последний акт трагедии. Именно здесь в императорском дворце под Парижем маршалы потребовали от Наполеона отречения и заключение мирного договора.

4 апреля Наполеон принимает решение отказаться от престола в пользу своего малолетнего сына при регентстве императрицы Марии-Луизы. Для согласования условий отречения к русскому императору Александру I им была направлена делегация во главе с министром иностранных дел Коленкуром. В ее состав Наполеон включил маршалов Нея и Макдона́льда, а в последний момент дополнил ее еще и маршалом Мармоном. «Я могу рассчитывать на Мармона. Это один из моих давних адъютантов… У него есть принципы чести. Ни одному из офицеров я не сделал столько, как ему…» — пояснил император свой выбор.

Тогда еще из них никто не знал, что Мармон, стремясь обезопасить свое положение, титул и богатства в числе первых, уже известил командиров своих дивизий о том, что Наполеон отрекся от престола и что армия не пойдет искать смерти под стенами столицы.

Мармон встретил маршалов с некоторым смущением, еще более возросшим, когда он узнал что его хотят видеть одним из членов депутации. Он ни словом не обмолвился о тех инструкциях, которые он уже направил своим дивизионным генералам, как, впрочем, ничего не сказал ни о своем письме царю, ни о разговоре, который он недавно имел с австрийским главнокомандующим Шварценбергом. По прибытии депутации в Париж Мармон извинился и покинул своих коллег, обещав присоединиться к ним позже. Они, вероятно, сочли его поступок довольно странным, но ни один из них по этому поводу не высказывался. Маршалы отправились прямо к Александру I, где они сообщили о возложенном на них поручении.

Александр I принял их весьма вежливо, и он как будто бы был склонен поддержать эту идею. «А кто, собственно , это Бурбоны? Ничего о них не знаю!» Однако во время второй аудиенции в зал вошел офицер его штаба и что-то прошептал ему на ухо. Российский император тот час повернулся к Нею и спросил: «А вы уверены, что армия в целом еще сохраняет верность Наполеону?» Ней ответил утвердительно. «А тогда почему же корпус Мармона проходит через наши линии?» - задал еще один вопрос Александр.

Ней онемел от этой новости. Он даже не нашел, что сказать. Ничего не сказал и Макдональд. Они просто смотрели друг на друга; аудиенция закончилась. Ней тот час же принялся наводить справки и убедился что полученная информация верная. Именно в это время корпус Мармона проходил через русские линии, направляясь в Версаль, и лишь дивизионные генералы знали, куда и почему он идет. Солдаты предполагали, что выдвигаются против противника и когда они сообразили в чем дело, их первой реакцией стала бессильная ярость. Пошли даже толки о том, чтобы устроить самосуд. Однако дело было сделано, и солдаты постепенно успокоились. Они были приведены в самую середину вражеского лагеря, и никакая сила уже не могла их оттуда извлечь. Ситуация, в которую они попали, означала, что тонкая нить, на которой держалась возможность сохранения династии Наполеонов на троне перерезана. Мармон побеспокоился об этом, как и о сохранении своих титулов и поместий.

Мармон был знаком с Наполеоном дольше, чем любой другой из его маршалов. Он стал близким другом корсиканца еще до знаменитых событий под стенами Тулона, когда молодой артиллерист Бонапарт предложил наилучший способ взять этот город. Это Мармон приглашал Наполеона к себе домой, когда молодыми офицерами они служили в Осере. Это Мармон завязал дружеские отношения с императором еще до того, как тот познакомился в Тулоне с Виктором, или Мюратом, сделавшим возможным свист картечи в вандемьере, или с Бертье, жившим с Наполеоном бок о бок с 1796 года. Это Мармон старый товарищ императора по оружию, сделал для реставрации Бурбонов больше, чем любой другой француз. Из всех ударов, полученных Наполеоном в эту весну, удар Мармона оставил после себя самый глубокий шрам.

Мармон служил Бурбонам до 1830 года, пока они не были свергнуты . На смену им пришла Орлеанская династия. Ненавистный всему французскому народу Мармон был вынужден спасаться бегством за границу.

Все последующие годы вплоть до своей кончины Мармон провел в эмиграции. Он пережил всех маршалов Наполеона, но вряд ли это могло сделалать его счастливым. Всегда одинокий, всегда в поисках своей утраченной юности, Мармон вернулся в Италию. В его памяти отбивали ритм барабаны 1796 года. Лица погибших друзей появлялась на фоне полей битв.

Здесь, в залитых солнцем долинах у подножия Альп, последний из плеяды замечательных молодых людей, покоривших Европу, вспоминал о великой эпохе. Он припоминал блистательные атаки Мюрата, победный рев Ожеро; он видел фигуру Дезе, падающего под огнем австрийских пушек, видел не очень решительного Бертье, склонившегося над картами и передающего приказ главнокомандующего пустить в ход артиллерию. Но самой яркой из этих картин были воспоминания о прогулках с молодым Бонапартом в садах Монтебелло, о хитросплетениях его мечтаний. Ведь именно там два этих артиллериста впервые поняли, что если они сами поверят в себя, то другие и подавно поверят в них, и под ударами их сабель им раскроется блистательное будущее.

Именно эти воспоминания и повлекли Огюста Мармона, старейшего друга Наполеона, в Италию, где последний маршал империи и скончался в возрасте семидесяти восьми лет. Для умирающего в Венеции Мармона воспоминания должны были представляться гораздо более ощутимыми , чем сама жизнь.