Смех всегда казался ромеям чем-то сомнительным. Христос, говорили они, часто плакал, но никогда не смеялся. На всех без исключения иконах и мозаиках изображены люди и ангелы с глубокой печалью в огромных глазах. Слёзный дар превозносился учителями духовности как главное достоинство христианина. Один праведник мыл ноги исключительно собственными слезами. Беспрестанные пророчества о неизбежной скорой гибели то ли империи, то ли всего мира также вызывали у ромеев горькие стенания. Но значит ли это, что они вообще всегда были подвержены мрачности? Конечно же не значит.
Суровая идеология изменила южный, взрывной темперамент греков, но не могла совсем перевернуть его. В дни многочисленных праздников, торжественных императорских выходов, религиозных шествий, конских ристалищ, ярмарок византийцы в лучшей одежде выходили на улицы, пировали, танцевали. «В Константинополь кто ни приедет — пьян будет, — сетует Никита Хониат. — Здесь целыми неделями пьянствуют!» На площадях выступали с непристойными представлениями мимы, на ипподроме устраивались цирковые номера жонглёров, вольтижёров, канатоходцев. По деревням бродили фокусники, дрессировщики с ручными медведями и т. д. Страсть к бегам была у ромеев так велика, что сторонники «партий» болельщиков (возницы делились на команды «голубых» и «зелёных») устраивали потасовки вплоть до смертоубийства. Даже монахи были подвержены осуждавшейся Церковью слабости к бегам.
Византийцы так любили разные подвижные игры, что однажды, как рассказывает Житие Никона Метаноите, святой не мог начать службу в обезлюдевшей церкви Спарты: все горожане во главе с губернатором устроили у церковных стен шумное состязание. Этот эпизод показывает, что светская власть далеко не всегда была в этом смысле на стороне Церкви. Сами императоры не брезговали устраивать во дворце весёлые игры, шутовские действа, а иногда заставляли придворных в их тяжёлых церемониальных одеяниях петь и скакать.