Низкая плетеная обувь. На Руси известна с глубокой древности. Первое упоминание о лаптях встречается в «Повести временных лет» (XII в.).
Когда киевский князь Владимир Святой, прозванный в народе Красное Солнышко, одержал победу над болгарами (985 г.), его воевода Добрыня, осмотрев одетых в сапоги колодников (пленников), сказал князю: «Эти не захотят быть нашими данниками; пойдем, князь, поищем лучше лапотников». Да и то правда: чуть ли не до начала XX века крестьянская Россия была лапотной.
По весне или в начале лета крестьяне отправлялись в лес драть липовое лыко — в эту пору оно легко снималось с деревьев. Лыко драли «в раст», пока не распустились листья. На пару лаптей обдирали три молоденьких (4—6 лет) липки. А нужно было лаптей немало — и про свой обиход, и на продажу. «Добрый мужик в худую пору изнашивал в одну неделю не меньше двух пар лаптей», — свидетельствовал известный дореволюционный писатель и этнограф С. Максимов.
За многие века устоялись приемы лапотного промысла. Лыко отмачивали в теплой воде, а потом, как правило, оставляли в запруде, чтобы легче снималась кора и получался луб. Плели лапти на колодке, пользуясь железным (или костяным) крючком-кочедыком; называли его еще свайкой или швайкой. Им же сдирали кору с деревьев.
«Самые сноровистые работники успевали за сутки сплести не больше пяти пар лаптей. Легко дается подошва, перед и обушник (бока). А вот запятник дается не каждому: на нем сводятся все лыки и связываются петли — так, чтобы продетые в них оборы не кривили бы лаптя и не трудили ногу в одну сторону.
В народе говорят, что царь Петр все умел делать, до всего дошел сам, а над запятником лаптя задумался и бросил. В Питере тот недоплетенный лапоть хранят и показывают», — читаем у С. Максимова.
Одни лапти плели в пять полос лыка, или строк, — то были пятерики; сплетенные в шесть строк — шестерики и в семь — семерики.
Великорусский лапоть отличался косым плетением лыка; белорусский и украинский — прямым.
Перед и обушник русских лаптей были плотными, жесткими. У белорусских они практически состояли из петель лыка, в которые продевали кожаные или пеньковые оборы, удерживающие лапти на ноге.
В XIX веке лапотным промыслом славилась Костромская губерния, изобиловавшая липовыми рощами. Им пробавлялись многие крестьяне, особенно в межсезонье. В работу вовлекались семьями — дел хватало и старому, и малому. На большой городской базар сразу привозили подводами по сто тысяч пар лаптей.
Самыми красивыми считались вязовые лапти (из лыка вяза). Их выдерживали в горячей воде — тогда они розовели и становились твердыми.
В праздники деревенские молодухи надевали писаные лапти с передами из белого липового и розового вязового лыка, а по бортику шел венчик из узких полос лыка.
Зато самыми захудалыми лаптями на Руси прослыли ивняки, или коверзни, — из ивовой коры; даже плести их считалось зазорным. Из коры тала плели шелюжники, а из дубовой коры — дубовики. На Черниговщине лапти из коры молодых дубов называли дубочарами.
В дело шли и пеньковые очесы, и ветхие веревки; лапти из них — чуни — носили в основном дома или в жаркую сухую погоду. У них, должно быть, финское происхождение: финнов в России звали чухна. Были у таких лаптей и другие названия: курпы, крутцы и даже шептуны.
В районах, где лыка не было, а закупать его было накладно, из тонких корней плели коренники; из конского волоса — волосяники. В Курской губернии наладились даже делать соломенные лапти.
Чтобы лапотная обувка была прочнее и ноги в ней не промокали и не замерзали, ее низ «подковыривали» конопляной веревкой. Прежде чем надеть лапти, ноги оборачивали в холщовые портянки, а потом закутывали в суконные онучи. Для работы по хозяйству удобны были плетеные ступни — подобие высоких галош (резиновые галоши, еще дорогие, вошли в деревенский быт только в начале XX в. и надевали их лишь по праздникам).
Ступни оставляли у порога, чтобы быстро надеть для работы по хозяйству, особенно весной или осенью, когда на дворе грязь, а лапти с портянками, онучами и оборами надевать долго и хлопотно.
В не столь уж давние времена лапти у русских (в отличие от сапог) были разными для правой и левой ноги, а у поволжских народов — мордвы, чувашей и татар — они не различались по ноге. Живя бок о бок с этими народами, русские переняли более практичную обувь: когда изнашивался, рвался или терялся один лапоть, другой можно было не выбрасывать.
Для многомиллионного крестьянского люда более дешевой и практичной обуви было не сыскать, «легкой для ходьбы по лесам и притом зимой — теплой, а летом — прохладной».
В конце XIX века пара лаптей (подковыренная паклей или лыком) стоила не дороже 3—5 копеек, а сапоги — несколько рублей. Правда, и снашивались лапти намного быстрее сапог: в страду за четыре дня, зимой — дней за десять. «В дорогу идти — пять пар лаптей плести», — говаривали в народе. У шведов даже сложилось понятие — «лапотная миля». Ближе к середине позапрошлого века Иван Сергеевич Тургенев в рассказе «Хорь и Калиныч» сравнивал орловского мужика с калужским оброчным крестьянином: «Первый... ходит на барщину, торговлей не занимается, ест плохо, носит лапти; калужский оброчный мужик... торгует маслом и дегтем и по праздникам ходит в сапогах».
За свою многовековую историю лапти вошли в язык русского народа, его поговорки и присказки.
«Путает, словно кашу в лапти обувает» — так говорили о тех, кто путал в деле и разговоре. О никчемном, шатающемся без дела человеке отзывались: «Звонит в лапоть». Неразборчивому в делах и словах народ подсказывает: «Не всякое лыко в строку».