Абэ Кобо (1924—1993)
Абэ Кобо (настоящее имя Кимифуса) - знаковая фигура для послевоенной Японии. Его популярность была и остаётся очень большой. В центре творчества Абэ — темы одиночества и отчуждения, свободы и долга, индивидуума и общества. Когда в послевоенное время прежний уклад жизни оказался сломан, многие писатели пытались говорить об этих, ставших такими важными, проблемах. Абэ Кобо удалось это сделать с высокой степенью убедительности. Основным мотивом его книг становится конфликт между человеком и обществом. Герои романов Абэ — аутсайдеры, которые сделались таковыми либо волею обстоятельств, либо по собственной воле. Большинство его произведений написаны от первого лица.
Главные сочинения Абэ Кобо переведены на все европейские языки. А значит, писатель сумел затронуть душевные струны современного человека, невзирая на его национальную принадлежность. Абэ считал себя лишённым чувства «малой родины», важного для каждого японца. Родители его были уроженцами Хоккайдо, сам он родился в Токио, детство провёл в Маньчжурии, потом снова переселился в Японию... Не владея ни одним иностранным языком (произведения мировой литературы, которую он блестяще знал, приходили к нему в переводах), он считал себя космополитом.
Многие литературоведы находят, что творчество Абэ лишено национального колорита, — действие его романов могло бы происходить в любой стране земного шара. А потому, утверждают специалисты, и переводить его легко. Но вряд ли это утверждение стоит принимать как окончательную истину.
То, о чём пишет Абэ Кобо, действительно близко читателям и за пределами Японии. Однако следует обратить внимание на следующее важное обстоятельство: писатель всегда помещает своих персонажей в ситуацию, когда они оказываются физически изолированными от внешнего мира. Это или яма, или маска, или ящик. Находясь в таком «изоляторе», герой может осваивать только минимум пространства. Это имеет уже прямое отношение к японскому способу освоения внешнего и внутреннего миров: по сравнению с персонажами европейской литературы герои японской словесности путешествуют и перемещаются крайне мало, они часто бывают заключены автором в замкнутое пространство, т. е. принцип единства времени и места действия проводится японцами с большей последовательностью, чем в европейской литературе.
В произведениях Абэ отсутствуют этнографические детали быта (кимоно, традиционные религиозные обряды или икебана), но способ изображения человека всё-таки тяготеет к национальным образцам. Термин «роман», применяемый к этим произведениям, — условность. Почти все они состоят из мозаичных фрагментов и тем самым приближаются к традиционному жанру дзуйхицу.
Первые книги Абэ Кобо были изданы в начале 50-х гг. Они получили хорошие отзывы, но настоящую известность за пределами родины писатель приобрёл с публикацией романов «Женщина в песках» (1962 г.), «Чужое лицо» (1964 г.) и «Человек-ящик» (1973 г.).
В романе «Женщина в песках» школьный учитель Ники Дзюмпэй мечтает открыть новый вид насекомых и в погоне за ними попадает в песчаные дюны, где расположена всеми забытая деревенька. Местные жители обманом завлекают его в яму, из которой невозможно выбраться: чем яростнее Дзюмпэй атакует песок, тем быстрее осыпаются стены, а для их закрепления нужна вода. Дзюмпей необходим местным жителям в качестве рабочей силы, поскольку их жилища ежечасно засыпает песок. Энтомолог, ловивший насекомых, сам попадает в ловушку. Преследователь становится жертвой. И он начинает совместную жизнь с одинокой женщиной на дне ямы.
Песок, среди которого живут обитатели деревни, — мелкий, сыпучий, податливый и непреодолимый — главный символ произведения. Как и всякий символ, он поддаётся различным трактовкам. Одни, социально ориентированные литературоведы видят в нём застойность и косность японской политической жизни, другие, более озабоченные общечеловеческим, полагают, что песок символизирует враждебность любой среды человеку.
В этом смысле Абэ Кобо нарушает столь привычный и непререкаемый постулат японской культуры об изначальной гармонии человека с природой. Песок не вызывает у главного героя ни ностальгических воспоминаний, ни поэтических настроений. Отношение героя к песку — вполне в духе европейского рационализма — предполагает’ не столько слияние человека и природы, сколько их строгое разграничение. Дзюмпэй — естествоиспытатель, он сначала исследует природу, а потом покоряет её, заставляет работать на себя.
Наблюдая и экспериментируя, Дзюмпэй сумел уловить некоторые закономерности движения песка и изобрёл приспособление для получения воды, т. е. решил главную проблему затерянного в песках селения. Теперь герой может выбраться из ямы и уйти из ненавистной деревни, жителям которой в начале своего пленения хотел отомстить за их козни. Но Дзюмпэй делает совсем другой выбор: «Спешить с побегом особой необходимости нет. Теперь в его руках билет в оба конца — чистый бланк, и он может сам, по своему усмотрению, заполнить в нём и время отправления, и место назначения. К тому же его непреодолимо тянет рассказать кому-нибудь о своём сооружении для сбора воды. И если он решит это сделать, слушателей благодарнее, чем жители деревни, ему не найти. Не сегодня, так завтра он кому-нибудь всё расскажет».
Это заключительные слова романа. По-видимому, Дзюмпэй нашёл (или может найти) своё предназначение в жизни среди людей и для людей. То есть гармония всё-таки обретена, но на основаниях скорее рационалистических и социальных, нежели мистико-поэтических, как свойственно классической японской традиции.
«Чужое лицо» — это повествование о человеке, который вынужден жить в маске. Взрыв в химической лаборатории превращает лицо героя в нечто ужасное и неузнаваемое. Можно сказать, что он теряет своё прежнее лицо. И пусть его душа остаётся вроде бы прежней, всё равно сослуживцы его избегают, жена не может сдержать отвращения и тоже отдаляется. Чтобы скрыть уродство, герой решает изготовить себе маску из сверхсовременных материалов. Но никто не принимает его нового лица, и тогда им овладевает мстительность, моральные принципы покидают его, в нём пробуждается насильник и убийца. Иногда ему приходит в голову мысль сорвать маску и обрести свой прежний, хоть и уродливый, но человеческий облик. Однако разрушительное аморальное начало берёт верх, и в конце книги со взведённым курком он поджидает жертву...
В романе «Человек-ящик» изображён безымянный и вполне благополучный ранее фоторепортёр, который добровольно выбирает придуманный им самим способ заточения: он надевает на голову картонный ящик и никогда больше не показывает своё лицо людям. Прежняя жизнь в погоне за газетными новостями теперь представляется ему абсурдной. Дзэнские монахи предавались медитации, обратившись лицом к стене, а герой романа смотрит на обшарпанные стены ящика, и ему мнится, что перед ним открывается «широко распахнутая дверь в иной мир», что, подсматривая в сделанные в ящике прорези, он обретает свободу.
«Свобода — это видеть и быть невидимым» — истина, знакомая ещё древнекитайским мудрецам. Однако современный человек несколько переиначивает и снижает её смысл. Он обретает свободу в вульгарном подсматривании, а также в сочинении собственной биографии. Герой пишет нечто вроде истории своей непрожитой жизни, где реальность переплетается с вымыслом. Пересказать этот «поток сознания» вряд ли возможно: здесь причудливо перемешались мотивы похоти и убийства, сон и явь. Блуждая по лабиринтам подсознания героя, читатель приходит к выводу, что настоящее бегство фотографу не удалось, — он не может не взаимодействовать с людьми, пусть даже эти люди и являются его выдумкой. Он не в состоянии освободиться от любви к женщине, которая появляется в его снах нагой. А так как фотографу не выйти из его раковины-ящика, он обречён на мучения, видения и сочинение литературных текстов.
Абэ Кобо называл своими кумирами Гоголя и Льюиса Кэрролла, у них он учился конструировать парадоксальные ситуации, через которые выявляется нечто большее — душа человека. Произведения Абэ действительно полны парадоксального, ехидного и саркастического, но (и тут уместно вспомнить ещё одного его учителя — Достоевского) при чтении его текстов лицо читателя вряд ли способно изобразить улыбку. Европейцу «чрезмерная» серьёзность Абэ Кобо может показаться несколько утомительной, но с этим следует смириться, ибо в выстраиваемых им лабиринтах смешному попросту не находится места.
