Вальтер Скотт (1771—1832)
Автор исторических романов, уже почти два столетия популярных во всём мире, совсем не жаждал славы прозаика. Первый исторический роман Вальтера Скотта, «Уэверли», появился в 1814 г. без указания имени сочинителя, а следующие печатались как произведения «творца „Уэверли"». Легенда, пущенная в ход самим Скоттом, утверждала, что этим творцом якобы был рано умерший школьный учитель, а роль издателя взял на себя другой учитель, шотландец, которому достались рукописи. За собственной же подписью Скотт напечатал во влиятельном журнале статью, где беспристрастно и подчас язвительно разобрал роман «Пуритане» (1817 г.), словно бы он вышел не из-под его пера.
И только после того, как писателя разорило строительство замка Абботсфорд, он в 1827 г. признал, что им сочинены и «Уэверли», и «Пуритане», и ещё полтора десятка романов, которые переводились повсюду в Европе. Прежде он не получал за эти издания ничего: раз автор неизвестен, значит, некому и платить.
Замок, внешне напоминающий резиденции шотландских королей, был мечтой всей его жизни. Шотландия окончательно лишилась независимости в 1707 г., но в эпоху Скотта ещё не умерли воспоминания о её не столь давнем величии. Доживали свой век прямые потомки участников и свидетелей восстаний якобитов. Ко времени одного из таких восстаний относится действие романа Скотта «Роб Рой» (1818 г.).
Якобиты — сторонники и последователи короля Якова II (1685-1688), защитника интересов Шотландии, вынужденного бежать во Францию, оставив престол
Сам писатель никогда не поддерживал идею восстановления шотландского суверенитета. Судейский чиновник, вечно опасавшийся за свою репутацию благонамеренного и здравомыслящего человека, он, быть может, не признавался в авторстве «Уэверли» ещё и из опасений, что его романы могут воспламенить шотландские патриотические чувства, не поощрявшиеся в Империи. Но всё- таки подобные чувства были знакомы и ему. Абботсфорд — зримое напоминание об утраченной славе Шотландии — удостоверял это даже выразительнее, чем романы.
Впрочем, о патриотизме Скотта можно догадаться уже по его стихотворениям и балладам. Это чаще всего обработки народных преданий Пограничья. Так называли вольный край, где власть англичан долго оставалась непризнанной и после унии, покончившей с шотландской самостоятельностью. Здесь же, в Пограничье, разворачивается действие романов Скотта о шотландской старине.
Стихотворения Скотта (в России их замечательно переводил В. А. Жуковский) теперь вспоминают весьма редко. А ему думалось, что в истории литературы он останется как поэт, написавший «Деву озера» (1810 г.). В его стихотворениях тоже присутствует история — величественные развалины, пленительные легенды, но это замкнутый мир, поэзия антиквария. А в романах прошлое не просто восстановлено, оно разомкнуто.
Из него протягиваются нити к настоящему, и перед читателем разворачивается история в движении: не реконструкция минувшего, а жизнь при свете истории.
Это было новым словом в литературе. И прежде всего — в литературе, обращённой к далёким временам. Иногда к очень далёким, как, например, в «Айвенго» (1819 г.), где изображена эпоха крестовых походов. Скотт писал не только о Шотландии. У него есть «английский» и «французский» циклы. Его Квентин Дорвард из одноимённого романа (1823 г.) с шотландской гвардией участвует в распре между Людовиком XI и Карлом Бургундским — центральном событии истории Франции XV в., а Айвенго, сопровождая Ричарда Львиное Сердце, побывал в совсем дальних краях, в Палестине. Но всё-таки самое сильное вдохновение посещало Скотта, когда он погружался в прошлое своих родных мест и, по выражению А. С. Пушкина, показывал «историческую эпоху, развитую в вымышленном повествовании».
Пушкин считал это повествование правдивым, потому что находил в нём зримый образ эпохи, а не одни лишь «удивительные вымыслы», как у Виктора Гюго. Он точнее других почувствовал, в чём истинная сила Скотта: в умении, создав ситуацию острого конфликта, выслушать аргументы и понять логику каждой из сторон. Описывая реальное историческое событие, автор показывал его «человеческую меру» — отзвуки и следствия в судьбах рядовых людей. Он отказался воспринимать исторические эпизоды только как занимательные иллюстрации. Скотт прослеживает, как конфликты, в которых решаются судьбы народов, накладывают отпечаток и на судьбу тех, кто хотел бы держаться от них в стороне.
По собственному признанию Скотта, его всегда привлекали исторические ситуации, когда «резкий контраст, вызванный сопротивлением старых нравов новым... порождает свет и тени, столь необходимые для создания яркого романа». Одна из таких ситуаций воссоздана в «Роб Рое» (позднее обнаружится некоторое сходство между этим произведением и пушкинской «Капитанской дочкой»).
Персонажи, олицетворяющие «живучесть патриархального строя», как шотландский Робин Гуд, чьё имя дало заглавие книге, сталкиваются в романе с теми, кто принял свершившиеся исторические перемены как необратимый факт. Главный герой, молодой человек из Лондона, посланный отцом повидать родственников в Шотландии, неожиданно для себя оказывается вовлечён в драматические события якобитского мятежа. Он принуждён выбирать между верностью британской короне и страстным чувством к одной из участниц заговора, Диане Вернон. Его судьба непосредственно определяется столкновением противоположно направленных сил. Этот принцип после Скотта стал общепринятым в реалистическом романе, независимо от того, говорит ли он об истории или о современности.
Популярность Скотта, особенно в первые годы после его смерти, была настолько велика, что, по ироничному замечанию Г. Гейне, «чувствительные дамы ложились спать с Уэверли, вставали с Роб Роем». Мода на всё шотландское, от фасона платьев, которые носила Диана, до шерстяных тканей в клетку, вплоть до середины XIX в. служила предметом постоянных насмешек фельетонистов.
Потом мода прошла, и у Скотта стали находить многочисленные недостатки, прежде всего изъяны исторического образования. Его познания и в самом деле нельзя назвать основательными. С детства он увлекался книжками для простонародья, которые можно было купить у разносчиков, — старыми рыцарскими романами и средневековыми легендами, неумело переложенными на стихи. Правда, когда Скотту шёл всего тринадцатый год, его отдали в университет, но там он готовился к карьере юриста. На счастье, в Эдинбурге имелась богатая библиотека, где у него был абонемент. Скотт проглотил сотни томов — наспех, бессистемно.
Приблизительность сведений, которыми располагал Скотт, конечно, сказалась, когда он начал писать романы, особенно такие, где действие происходит в очень давние времена. Впрочем, в том, что его не слишком обременял груз эрудиции, был и свой выигрыш: приходилось полагаться на фантазию и на художественное чутьё, а оно не подводило автора. Иначе он не смог бы, располагая лишь самыми общеизвестными фактами, создать такую яркую книгу, как «Айвенго».
Суровая критика, которой его подвергли историки, справедлива, если ожидать от романиста фактографически точных свидетельств о далёкой эпохе. В этом отношении картина, набросанная Скоттом, не выдерживает проверки. Однако уже почти двести лет «Айвенго» читают повсюду в мире, потому что автору удалось самое главное: воссоздать не только события, имевшие огромное значение для судеб Англии, но и живых участников этих событий. Сам он особенно гордился тем, что, описывая «людей прошедших веков», смог «показать, как они мыслили и говорили». Кроме того, Скотт уточнял в предисловии к роману: ему удалось достичь этого прежде всего силой воображения, но вместе с тем он знал, что его герои «поступали так, а не иначе под давлением обстоятельств и политических страстей».
С неподражаемым искусством Скотт описывал рыцарские турниры, сражения, штурмы, героические подвиги, старинные замки, ритуалы, весь аристократический этикет. И всё-таки его истинная писательская сила заключалась в том, что он, как никто прежде, умел передать жизнь народа. Из многочисленных персонажей «Айвенго», где на сцену выведены и король, и представители знати, и благородные дамы, такие, как возлюбленная героя Ровена и наделённая магической властью Ревекка, больше всех запоминается предводитель отряда вольных стрелков Локсли. Под этим именем в романе изображён народный заступник Робин Гуд.
Когда Скотт описывает коварные интриги, пленения, погони, бедствия героев, у него нередко чувствуются натяжки. Герои всегда безупречны, злодеи изображены сплошь в чёрных красках. Исход столкновения низости и рыцарственного величия известен с первой же страницы. В «Айвенго» читатель ни на минуту не сомневается, что гонитель Ревекки в конце концов непременно понесёт кару. Так и происходит: на решающем поединке противник Айвенго падает замертво просто из-за того, что его замучили угрызения совести. А Ревекка, почувствовав, что сердце Айвенго принадлежит Ровене, добровольно покидает Англию, дабы не мешать счастью любящих.
Скотт всё-таки был романтиком, который дорожит яркостью описания и напряжённостью интриги намного больше, чем правдивыми историческими подробностями.
Принимаясь за роман, Скотт чувствовал себя не архивариусом, а скорее фантазёром, хотя и старался, чтобы фантазия не завлекла его слишком далеко. В книгах Скотта история — не просто декорация и фон, а главный герой, ибо все действующие лица по своим взглядам, понятиям и психологии принадлежат тому времени, в которое им выпало жить. Он старался остаться объективным, и нередко, как в «Роб Рое», получалось так, что персонажи, одинаково близкие автору, находились в противоборствующих лагерях. Он первым сказал о том, что народ не безучастная масса, а истинный герой исторических событий. Так что литература очень многим обязана Скотту, как бы над ним ни посмеивались неблагодарные ученики.