Джером Сэлинджер (родился в 1919 г.)

В жизни Джерома Дэвида Сэлинджера, которая ныне представляется столь необычной и загадочной, сначала всё складывалось самым обыкновенным образом. Сын богатого оптового торговца копчёностями и сырами, он ребёнком и подростком нисколько не выделялся среди своих сверстников.

Джером Сэлинджер
Джером Сэлинджер

Джером интересовался драматургией (а также тропическими рыбами), редактировал школьную газету, состоял членом клуба любителей песни и клуба авиаторов, у соучеников имел репутацию «неплохого парня», но из тех, «кто вряд ли сядет играть с тобой в карты».

По окончании школы Сэлинджер долго не мог найти своё место в жизни — как и многие молодые люди в годы Великой депрессии. Он пытался изучать технологию производства колбас в Австрии и Польше (1937— 1938 гг.), развлекал пассажиров туристического лайнера во время круиза по Карибскому морю (1941 г.), слушал лекции в различных высших учебных заведениях США. С начала мобилизации (1942 г.) записался в войска, участвовал в нескольких кампаниях на европейских фронтах. Однако подвигов при этом не совершал: служил при штабе, связистом и контрразведчиком.

Обложка повести А. Сэлинджера «Над пропастью во ржи». Москва. 1979 г.
Обложка повести А. Сэлинджера «Над пропастью во ржи». Москва. 1979 г.

Литературная карьера Сэлинджера тоже начиналась довольно буднично. В 1939 г. он поступил на литературные курсы при Колумбийском университете, где редактор журнала «Стори» У. Бернетт учил своих студентов писать рассказы. Сэлинджер оказался толковым учеником, и 1940 г. в «Стори» появился его рассказ «Подростки». Затем последовали и другие публикации — в литературных, в иллюстрированных и даже в дамских журналах. Это были опыты уже состоявшегося литератора, но всё же обычные, написанные так, как в то время писали многие.

В американской новелле 30— 40-х гг. автору, как правило, полагалось вести себя незаметно: или «подслушивать» диалоги своих героев, как будто вырванные из обыденной жизни, или скрываться под маской наивного рассказчика из народа. Увлекательные сюжеты были тогда не в моде, новеллисты предпочитали «сообщать» о внешне незначительных «происшествиях» отрывочно и скупо. Читателям предоставлялось самим восстанавливать связь эпизодов по намёкам, спрятанным в «мелочах». Этим рецептам и следовал Сэлинджер, чтобы получить пропуск в литературу.

Э. Уайет. Сын Альберта. 1959 г.
Э. Уайет. Сын Альберта. 1959 г.

Однако в конце 40-х гг. ему стало тесно в рамках «просто литературы», и он взял на себя роль писателя-проповедника. В 1951 г. на свет появилась повесть «Над пропастью во ржи», в которой привычные литературные приёмы использовались самым непривычным образом. Теперь они должны были воздействовать на читателя так, чтобы он вдруг посмотрел на мир другими глазами и сказал: «Вот она, истина!». Прорыв удался — современники приняли эту книгу как откровение.

На первый взгляд повесть сделана по тем же рецептам, что и ранние рассказы Сэлинджера. Её главный персонаж — шестнадцатилетний Холден Колфилд — провалил экзамены и отчислен из частной школы. Он отправляется в Нью-Йорк, где скитается в течение четырёх дней, не решаясь вернуться домой до Рождества. Дело заканчивается болезнью Холдена. Выздоравливая в калифорнийском санатории, он и описывает свои незамысловатые приключения.

Р. Брэкман. Где-то в Америке
Р. Брэкман. Где-то в Америке

Описывает так, как умеет: сбивчиво («Да, забыл сказать — меня вытурили из школы»), пользуясь наивными связками («словом», «короче», «а потом») и злоупотребляя паразитическими выражениями («и всё такое», «как бы», «вроде того»). Речь Холдена на всём протяжении повести остаётся живой речью подростка — с божбой и проклятиями («какого дьявола», «чёрта с два»), оценочными восклицаниями («Это меня убивает!») и сленговыми эпитетами («phony» — «липовый», «lousy» — «вшивый», «terrific» — «крутой», или «свинский», или «жуткий»). Порой он употребляет и более крепкие выражения. В общем, простая история, рассказанная простым парнем.

Основная черта Холдена как неискушённого повествователя невольно указана им самим. В одном из эпизодов повести он вспоминает о проваленном им экзамене по устной речи: «Если кто отклонялся от темы, все сразу кричали: „Отклоняешься!". Меня это просто бесило... Действует на нервы, когда все орут: „Отклоняешься!". А вот я почему-то люблю, когда отклоняются от темы. Гораздо интереснее». Действительно, Холден постоянно «отклоняется» от основной линии своего повествования и при этом вдаётся в подробности, которые могут показаться лишними. Но как раз там, где рассказчик отклоняется, читателю и стоит искать ключ к идее книги. Чем более случайной представляется деталь, тем важнее спрятанный в ней секрет. Именно в таких деталях зашифрована проповедь автора.

Название повести «The Catcher in the Rye» дословно переводится как «Ловец во ржи»

Что же он проповедует? Прежде всего он отрицает общество как таковое. «Меня это бесит», «раздражает до чёртиков», «на меня тоска напала», «скука смертная» — такова реакция Холдена Колфилда на ложь и жестокость окружающих. «Ненавижу школу, — говорит он. — И не только школу. Всё ненавижу. Ненавижу жить в Нью-Йорке. Такси ненавижу, автобусы... ненавижу знакомиться с ломаками... ненавижу ездить в лифтах... ненавижу мерить без конца костюмы у Брукса...» Уильям Фолкнер чутко уловил смысл этой ненависти: «Его (Колфилда. — Прим, ред?) трагедия была в том, что, когда он пытался вступить в род человеческий, не было там рода человеческого».

Эта идея уже с первых страниц повести выражена развёрнутой метафорой — «игра по правилам». В начальном эпизоде Холден не хочет идти на футбольный матч, хотя на нём присутствует вся школа. Герою Сэлинджера, наблюдающему футбол сверху, с вершины горы Томпсон, открывается бессмысленность того, чему общество придаёт такое большое значение, — победы и поражения: «Оттуда видно было всё поле и как обе команды гоняют друг дружку из конца в конец».

Фамилия Гласс (от англ. glass — «стекло») символизирует чистоту, имя Симор созвучно английскому словосочетанию «see тоге», что означает «видеть больше»

Далее в первой главе общественная конкуренция прямо уподоблена спортивному состязанию. И директор школы, и вслед за ним учитель истории Спенсер говорят на прощание Колфилду, что «жизнь — это игра» и «надо играть по правилам». Каковы же эти правила? Они жестоки: победа одних достигается ценой поражения других, т. е. ценой насилия. Они лживы: насилие замалчивают или представляют как нечто естественное, закономерное, соответствующее непреложным жизненным правилам.

Холден Колфилд не хочет или не может играть по этим правилам. Отсюда его нежелание действовать, спасительная неспособность к поступку. Например, в продолжение спортивной метафоры, он так и не попадает на фехтовальный турнир: «Я забыл рапиры и костюмы и вообще всю эту петрушку в вагоне метро». В его неудаче — знак своеобразной избранности. Холдену не дано состязаться и быть капитаном фехтовальной команды, как не дано бить по лицу («...лучше уж пусть меня бьют»), соблазнять девчонок («...главное, мне их всегда жалко») или даже бросить снежок в машину или водокачку (машина «такая чистая, белая», водокачка тоже «чистая, белая»).

Произведения Сэлинджера, вышедшие после повести «Над пропастью во ржи»: «Девять рассказов» (1953 г.) и цикл повестей о Глассах («Выше стропила, плотники», 1955 г.; «Фрэнни и Зуи», 1955—1957 гг.; «Симор: Введение», 1959 г.)

Таково отрицательное послание Сэлинджера: «Не играйте по правилам общества». Но как же тогда играть? Обратим внимание на ещё один эпизод из первой главы «Над пропастью во ржи»: Холден рассказывает о том, как он с двумя приятелями «гонял мяч перед учебным корпусом». Здесь налицо противопоставление: с одной стороны, официальный футбольный матч, «игра по правилам», ради победы; с другой стороны, весёлая беготня, просто игра, ради удовольствия. Вот так и надо играть, говорит Сэлинджер, втроём, без разделения на противоборствующие команды, без победителей и проигравших. И тогда откроется истинный смысл игры: детское упоение жизнью («...стало уже совсем темно... но ужасно не хотелось бросать»), доверие и приязнь друг к другу («...они славные ребята»).

Играть стоит, только когда любишь другого, играющего с тобой. Так, в шашечной игре с Джейн Галлахер для Холдена важен не выигрыш, а сама Джейн Галлахер — то, как она ставит все дамки в последнем ряду. А ценность бейсбола и гольфа — в том, что они связывают Холдена с его любимым умершим братом Алли.

Флорсхайм. Ночной город
Флорсхайм. Ночной город

В своих мечтах сэлинджеровский герой стремится к такой игре, которая была бы исполнена любви, стала желанным делом и долгом: «Я себе представил, как маленькие ребятишки играют вечером в огромном поле, во ржи. Тысячи малышей, и кругом — ни души, ни одного взрослого, кроме меня. А я стою на самом краю скалы... И моё дело — ловить ребятишек, чтобы они не сорвались в пропасть». Эпизод, в котором Холден рассказывает об этой своей мечте, становится кульминацией сэлинджеровского послания. Ведь именно формула «ловец во ржи» дала повести многозначительное название, перекликающееся с евангельским текстом (где Христос называет апостолов «ловцами душ человеческих»).

Забыть о себе и раствориться в любви к другому — вот что проповедует Сэлинджер. Многие писатели обращались к читателям с подобным призывом, но мало кто — с такой убедительностью.

Холден Колфилд всё же совершает поступок. Этот поступок Холдена — в том, что он рассказал свою историю, в самом его исповедальном высказывании. Ведь в результате он полюбил тех, о ком говорил, даже своих недругов: «Знаю только, что мне как-то не хватает тех, о ком я рассказывал. Например, Стрэдлейтера или того же Экли. Иногда кажется, что этого подлеца Мориса и то не хватает. Странная штука».

Титульный лист сборника повестей Д. Сэлинджера «Выше стропила, плотники». 1964 г.
Титульный лист сборника повестей Д. Сэлинджера «Выше стропила, плотники». 1964 г.

После «Над пропастью во ржи» проповедническая тенденция в творчестве Сэлинджера усилилась. И настолько, что он сделал следующий, может быть, роковой шаг — к мистике, к причудливому смешению христианства, буддизма и индуизма.

С каждым годом писатель всё более напоминал героиню собственного позднего произведения, механически и безостановочно повторяющую одну и ту же молитву. Чем дальше, тем азартнее охотился он за божественным откровением. И в конце концов забыл о читателе, потерял с ним связь.

Сэлинджер придумал идеальное семейство, чтобы в оставшиеся годы только о нём и писать. Всё указывает на избранность этой семьи: и число детей (семь), и имена (Гласс, Симор). Видимо, с целью самосовершенствования Сэлинджер наделил героев качествами, которых сам был лишён. Так, по контрасту с обыденностью собственного детства писатель сделал из Глассов вундеркиндов: у одного из них (семилетнего Симора) письмо к родителям из летнего лагеря превращается в философский трактат, другой (юный Зуи) спасается от несчастной любви тем, что переводит древнеиндийский текст на древнегреческий язык. Но и этого недостаточно. В детстве и юности Сэлинджер мечтал стать актёром. И вот уже Глассы-родители — замечательные эстрадные артисты, а их дети участвуют в радиопрограмме «Умный ребёнок» и, кроме того, танцуют и поют. Какое бы поприще ни выбрал каждый из Глассов — поэта, прозаика, домохозяйки, монаха или драматического актёра, он добивается совершенства, но не успеха.

Однако чем восторженнее относился к своим героям автор, тем холоднее воспринимал их читатель. Известный американский писатель Джон Апдайк как бы подытожил читательские впечатления: «Сэлинджер любит Глассов больше самого Бога...

Их изобретение стало для него пещерой отшельника».

По словам Апдайка, в позднем творчестве Сэлинджера «лектор захватил владения писателя». Проповедь стала слишком навязчивой и многословной. Герои и вместе с ними автор обрекли себя на монотонное кружение в поисках озарения. А сводятся эти озарения вот к чему: чтобы научиться ощущать божественное присутствие в мире («главный поток поэзии, который пронизывает всё в мире»), необходимо отучиться различать вещи, людей, явления. Для выражения обретённого героями мистического знания должны служить нарочито абсурдные формулы. Например, в стихотворении Симора Гласса появляется девочка, не отличающая человека от куклы («маленькая девочка в самолёте, которая поворачивает головку своей куклы, чтоб та взглянула на поэта»). Или вдруг на Бадди Гласса снисходит озарение, когда другая девочка говорит ему, «что её женихов зовут Бобби и Дороти» (отрадный пример неразличения полов). Также внезапно приходит к Глассам и родственным им героям (Домье-Смиту и Тедди из «Девяти рассказов») осознание единства Бога и человечества: «Глупцов вообще не бывает», «Все мы монахини», «Все они, все до единого — это Толстая Тётя», «Толстая Тётя... это же сам Христос», «Эти сомнительные измышления — тоже Его! (Бога. — Прим.ред?)».

Естественным результатом такого отношения к жизни стал уход Сэлинджера: после 1965 г. он затворился в уединённом жилище (возле городка Корниш, штат Нью-Хэмпшир) и все последующие годы хранил обет молчания. Пишет ли он что-либо в своём добровольном заточении — остаётся тайной. Что ж, сбылось желание писателя, загаданное им ещё в юности: «Если бы я был пианистом, я бы заперся в кладовке и там играл». То, о чём мечтал Холден Колфилд, исполнил его создатель: «Построю себе на скопленные деньги хижину и буду жить там до конца жизни».




Поделиться ссылкой