Эмиль Верхарн (1855—1916)
Эмиль Верхарн родился в небольшом городке Сент-Аман близ Антверпена. Французский язык не был для него, фламандца, родным. Однако это не помешало Верхарну стать крупнейшим французским поэтом, реформатором французского стиха.
Бельгия, чтобы не остаться культурной провинцией Франции, должна была найти опору для собственной самобытности. Для себя Верхарн на первых порах обрёл эту опору в том искусстве, в котором фламандцы уже прославились, — в живописи. Первая его книга — сборник «Фламандки» (1883 г.) — была задумана как своего рода поэтическая параллель к полотнам живописцев фламандской школы. Верхарн откровенно любуется совсем не поэтическими предметами:
...Сквозь дым ряды окороков,
Колбасы бурые, и медные селёдки,
И гроздья рябчиков, и гроздья индюков,
И жирных каплунов чудовищные чётки,
Алея, с жирного свисают потолка...
«Старые мастера» (перевод Г. А. Шенгели)
Этот мир, в котором торжествует плоть, полный острых запахов еды, вина и пота, под стать его обитателям:
Разгорячённые, окутаны дымком
Тела их мощные. Колышутся корсажи.
И пара кулаков молотит теста ком,
Округлый, словно грудь, — в каком-то
диком, раже...
«Выпечка хлеба» (перевод А. М. Ибрагимова)
И цветовая гамма, и темы, и образы отчётливо вызывают в памяти Рубенса и «малых голландцев». Однако Верхарн не ограничился описанием подлинных или вымышленных полотен — он сделал гораздо больше. Он увидел человека как часть торжествующе-материального мира (у поэтов романтического склада этот мир, как правило, вызывал презрение и отвращение). Такое видение предвосхитило искусство XX в., показавшее, насколько человек растворён в мироздании и вместе с ним повинуется невидимым силам. Во «Фламандках» это силы биологические — голод и похоть.
Слава пришла к Верхарну после так называемой трагической трилогии, которую составили сборники «Вечера» (1887 г.), «Крушения» (1888 г.) и «Чёрные факелы» (1890 г.). Здесь у поэта уже совсем другой взгляд на мир. Главная тема книг — безысходное одиночество человека перед лицом судьбы, вечности и смерти в бессмысленном и распадающемся мире, излюбленная тема непосредственных предшественников Верхарна — французских «проклятых» поэтов.
У «проклятых» Верхарн учился новому поэтическому языку: в стихах этих сборников абстрактные понятия и человеческие свойства предстают как действующие персонажи, переплетаясь с предметами внешнего мира. У Верхарна новая образность взрывает классические формы стиха — как будто новый смысл и новая интонация каждый раз подыскивают себе соответствующее звучание:
В опалах мёртвых, что златит и жжёт
Вулкан заката, в пурпуре и пемзе,
Умерший разум мой плывёт
По Темзе.
«Мертвец», 1890 г. (перевод Г. А. Шенгели)
Ранние сборники Верхарна уже содержали черты, определяющие его поэтическое лицо: гибкий «освобождённый» стих, способность одновременно видеть в человеке и целый мир, и часть чего-то большего, создавать зримые описания конкретных предметов и вместе с тем чувствовать за этими предметами стихийные мировые силы. Но полной зрелости поэзия Верхарна достигает, когда эти черты складываются воедино под властью новой темы. В сборниках «Поля в бреду» (1893 г.), «Двенадцать месяцев», «Призрачные деревни» и «Города-спруты» (все три датированы 1895 г.), в драме «Зори» (1898 г.) Верхарн становится поэтом социального мятежа. Тогда же он одним из первых вводит в поэзию тему города — нового города индустриальной эпохи.
Теперь характерные приметы его поэзии входят в стих иначе. Вот Верхарн-живописец, однако он не любуется своей натурой, а ужасается ей:
Земля бурлит, как будто бродят
дрожжи...
Канава смрадная к реке течёт
Мохнатой тиной нечистот;
Стволы, живьём ободранные, в муке
Заламывают руки,
С которых, словно кровь, струится сок.
«Равнина» (перевод Ю. Д. Левина)
Как и прежде, Верхарн видит за поверхностью явлений подспудное движение неведомых сил, но сейчас это силы социально-экономические. Так, например, современный бес толкает одних к обогащению, а других к мятежу:
Он присоветовал ростовщикам
Соки сосать из несчастного края,
Всё разъедая, как опухоль злая,
Всё прибирая к рукам...
Им, превращающим в золото хлам,
Льстит он, твердя, что самим королям
Власти подобной вовек не иметь.
Он хоть кого доведёт до греха.
Часто случается под воскресенье —
Красного кто-то пустил петуха.
«Тот, кто даёт дурные советы», 1893 г. (перевод В. Е. Шора)
Человек снова выступает как часть стихии, но теперь эта стихия — масса, впервые ставшая заметной на сцене истории:
В городах, внезапно потрясённых
Мятежом иль паникой, — во мне,
Вдруг прорвавшись, блещет и ликует
Утысячерённая душа.
«Толпа», 1899 г. (перевод М. А. Волошина)
Уникальность Верхарна в том, что он сумел удержать политически актуальные стихотворения на уровне высокой поэзии, ни разу не соскользнув до уровня плаката, публицистики. Завод и биржа в его стихах становятся поэтической темой не потому, что он стремился разоблачить капиталистическую эксплуатацию, а потому, что он увидел в заводе и бирже воплощение сил, таинственно управляющих человеческими судьбами.
Когда вместе с Первой мировой войной начался, по выражению Анны Ахматовой, «настоящий двадцатый век», оказалось, что Верхарн был проницательнее многих своих современников. Этот век быстро показал наивность надежд на то, что человеку удастся познать мир и подчинить его себе. Созданное людьми обратилось против них самих. Бельгия стала одной из первых жертв войны — старый поэт ещё успел оплакать оккупацию родины немцами. До конца войны Верхарн не дожил. В 1916 г. он погиб под колёсами поезда — символа той цивилизации, поэтом которой стал.