«Само ощущение жизни есть счастье.»
Э. Дикинсон
Судьба поэтического наследия Эмили Дикинсон поразительна. Все её стихотворения, за исключением восьми, напечатанных без её ведома, увидели свет только после смерти автора, в 1890 г., и лишь в XX столетии были оценены по достоинству. Потаённая любовь, непостижимость смерти, завораживающая красота природы, размышления над загадками бытия — вот основные темы поэзии Дикинсон.
Эмили родилась в небольшом городке Амхерст, неподалёку от Бостона, в строгой пуританской семье. Она получила религиозное воспитание, но её молодость пришлась на пору, когда пуританство начало сдавать позиции и в Новой Англии стало пробуждаться свободомыслие, а с ним и тяга к художественному творчеству. Отец не желал, чтобы его дети читали что-нибудь, кроме Библии, поэтому иногда книги приносились в дом тайно.
Отношение Дикинсон к чтению было благоговейным, ведь во многом лишь книги раскрывали для неё большой мир:
Нет лучше Фрегата — чем Книга —
Домчит до любых берегов.
Нет лучше Коня — чем страница
Гарцующих стихов.
Ни дозоров в пути — ни поборов —
Не свяжет цепью недуг.
На какой простой колеснице
Летит человеческий Дух! (Перевод В. Н. Марковой.)
Эмили не вышла замуж и посвятила себя заботам о близких. Болезненно замкнутая, невероятно застенчивая с чужими, она почти не покидала родительского дома. Писать начала в тридцатилетием возрасте. 1775 написанных ею стихотворений и примерно столько же писем открывают нам натуру страстную, глубоко чувствующую, острый и проницательный ум, мастерское владение словом.
Вся Суета в дому,
Где совершилась Смерть —
Значительнейшее из дел,
Творимых на Земле —
И Сердце подмести,
И уложить под спуд
До самой Вечности теперь
Ненужную Любовь. (Перевод И. А. Лихачёва.)
О смерти Дикинсон писала часто — она перенесла немало утрат. К ней у поэта особое отношение: как к главной загадке бытия. Утрата любимого человека требует не только перемен в доме — сама любовь, теперь ставшая «ненужной», прячется глубоко в сердце под тяжестью горя, но всё-таки не умирает, за ней — вечность. Такие стихи удивляют и сегодня: где здесь привычные подлежащее и сказуемое? зачем столько заглавных букв? какой это размер? что за рифмы? Когда бостонский литератор Томас Хиггинсон готовил стихи Дикинсон к печати, он попытался «навести в них порядок», чтобы меньше шокировать публику.
Позднее критики восприняли поэзию Эмили Дикинсон как дерзкое экспериментаторство. Они увидели в её стихе влияние религиозных гимнов и ритмизованной библейской прозы, а также мучительные колебания между верой и сомнением, напоминающие стихи английских поэтов XVII в. Как правило, Дикинсон пишет короткие, не более двадцати строк, стихотворения и чаще всего использует трёхстопный ямб и неточные рифмы:
Из чего можно сделать прерию?
Из пчелы и цветка клевера —
Одной пчелы — одного цветка —
Да мечты — задача легка.
А если пчелы не отыщешь ты —
Довольно одной мечты. (Здесь и далее перевод В. Н. Марковой.)
В этом знаменитом стихотворении предельно экономными средствами выражена сокровенная мысль о самодостаточности внутреннего мира человека, осознающего себя частью космоса. Прерия — громадное пространство — может быть охвачена полётом мысли, а малые предметы — пчела и цветок — приобретают значение символов и становятся равновеликими прерии. На примере этого стихотворения видна особая роль тире. Этот знак у Дикинсон заменяет запятую, точку с запятой, а иногда и точку. Тире — как вздох, как восклицание прерывает строку, создаёт ритмическую паузу.
Каждый день — это торжество земного существования, и короткое стихотворение звучит как гимн:
Чтоб свято чтить обычные дни —
Надо лишь помнить:
От вас — от меня —
Могут взять они — малость —
Дар бытия.
Чтоб жизнь наделить величьем —
Надо лишь помнить —
Что жёлудь здесь —
Зародыш лесов
В верховьях небес.
Видимо, поэтесса немало размышляла о своём одиночестве и безвестности, поскольку в стихах упрямо утверждала, что за неприметностью может таиться яркая индивидуальность, глубокая духовная работа. Она находит необыкновенных друзей там, где их не увидят другие:
Одной мне не быть ни на миг —
Круг гостей так велик...
Эти гости — «пунктуальный снег», «плясунья-муха за стеклом, паук за старым ремеслом», красногрудая малиновка на подоконнике.
Дикинсон самой природе говорит «ты», когда рисует в стихах, по выражению её соотечественника Г. Джеймса, «пейзаж своей души»:
«Природа» — то, что мы видим:
Вечер — Гребни холмов —
Белка — Затмение — Мотылёк —
Нет — ты Небо само!
………………………………………………………..
Природа — тебя мы знаем —
Но в слова — не вместим.
Не дотянется вся наша
Мудрость До твоей Простоты.
В стремлении слиться с миром и природой, пренебречь «свистулькой славы», она называет себя «Никто»:
Я — Никто. А ты — ты кто?
Может быть — тоже — Никто?
Тогда нас двое. Молчок!
Чего доброго — выдворят нас за порог.
Как уныло — быть кем-нибудь —
И — весь июнь напролёт —
Лягушкой имя своё выкликать —
К восторгу местных болот.
Религиозные искания отражены во многих стихах, но к слепой, ставшей простой привычкой вере поэт не может относиться без юмора:
Вера — прекрасное изобретение
Для зрящих незримое», господа.
Но осторожность велит —
тем не менее —
И в микроскоп заглянуть иногда.
Однако есть и другая интонация, и многие стихи Дикинсон наполнены страстным религиозным чувством:
Я не видела Вересковых полян —
Я на море не была —
Но знаю — как Вереск цветёт —
Как волна прибоя бела.
Я не гостила на небе —
С Богом я не вела бесед —
Но знаю — есть такая Страна —
Словно выдан в кассе билет.
У Эмили Дикинсон есть и любовная лирика, но вот только адресаты её окутаны тайной:
Завидую волнам — несущим тебя —
Завидую спицам колёс.
Кривым холмам на твоём пути
Завидую до слёз.
Всем встречным дозволено —
только не мне —
Взглянуть на тебя невзначай.
Так запретен ты для меня —
так далёк —
Словно господний рай.
Раздумывая о собственной судьбе, Дикинсон утверждала, что и её бессобытийное существование ценно и глубоко осмысленно:
Если сердцу — хоть одному —
Не позволю разбиться —
Я не напрасно жила!
Если ношу на плечи приму —
Чтоб кто-то мог распрямиться —
Боль — хоть одну —уйму —
Одной обмирающей птице
Верну частицу тепла —
Я не напрасно жила!
Когда в 1862 г. Дикинсон послала свои рукописи Томасу Хиггинсону, она хотела знать, «есть ли в её стихах жизнь». Хиггинсон оценил оригинальность её таланта, но публиковаться отсоветовал. После этого Эмили решительно отвергала все предложения друзей отдать стихи в печать.
В результате лишь несколько стихотворений увидели свет при её жизни. Но нет сомнения, что в душе Эмили Дикинсон всегда видела перед собой неведомого читателя, её стихи обращены большому миру и полны надежды на признание:
Это — письмо моё Миру —
Ему — от кого ни письма.
Эти вести простые — с такой
добротой —
Подсказала Природа сама.
Её письмо миру достигло адресата.