Льюис Кэрролл (1832—1898)
4 июля 1862 г. Чарлз Лютвидж Доджсон, преподаватель математики одного из оксфордских колледжей, в обществе трёх юных дочерей ректора этого колледжа совершил прогулку на лодке, а потом показал им свою коллекцию снимков (он очень увлекался фотографией, новейшим изобретением той эпохи). Одну из девочек звали Алиса Лидделл, ей было десять лет. На привале она попросила мистера Доджсона рассказать сказку. Вернувшись домой, он занёс в блокнот контуры сюжета. Сказка называлась «Приключения Алисы под землёй». Три года спустя она выйдет в свет под заглавием «Приключения Алисы в Стране чудес».
Доджсон был странным человеком. Студенты вспоминали о нём как о педанте, тяготившемся необходимостью растолковывать формулы, такие понятные ему самому; коллеги — как о затворнике-холостяке, который терпеть не мог, чтобы нарушали его уединение, и никогда не отклонялся от раз и навсегда установленного распорядка жизни. Публикация книги, вышедшей под псевдонимом Льюис Кэрролл, оказалась для всех сюрпризом — прежде он печатал исключительно труды по алгебре. За ней вскоре последовала «Алиса в Зазеркалье» («Сквозь зеркало и что там увидела Алиса», 1871 г.).
Известная писательница Вирджиния Вулф написала о Кэрролле, когда его давно уже не было на свете, что «за его прозрачной чистотой скрыт необычайно твёрдый кристалл» и что «в нём было скрыто детство... Оно осталось в нём целиком, во всей полноте... он сумел сделать то, что больше никому не удалось, — сумел вернуться в мир детства, воссоздав его так, что и мы становимся детьми». Вряд ли кто-нибудь определил его человеческую суть точнее.
За вызывающей чопорностью Кэрролла таились исключительно богатая фантазия и безупречный поэтический слух. Опыт математика и навыки фотографа, досконально изучившего законы оптической перспективы, придали его воображению уникальные особенности. Пространство и время в Стране чудес как бы перевёрнуты, а мир Зазеркалья в сопоставлении с реальным миром «совершенно такой же, только там всё наоборот». Поэтому для здравомыслящих вход в Страну чудес закрыт, туда пускают только тех, кто наделён смелой фантазией. «Конечно, ты не в своём уме, — говорит один из обитателей этой страны при первой встрече с Алисой. — Иначе как бы ты здесь оказалась?»
Подобное переворачивание с ног на голову обычно для сказок. Однако сказки Кэрролла пленили читателей не только богатством выдумки, а ещё и заключённым в них философским смыслом. У него все события происходят словно в двойной перспективе: сама Алиса остаётся именно в своём уме и мыслит представлениями, которые приняты в обычном мире, однако окружает её чудесная реальность сна, фантазии, Зазеркалья. Очутившись там, Алиса не принимает понятия тех, с кем ей приходится встречаться, и сохраняет способность искренне удивляться тому, что для них давно является нормальным и привычным. Точно так же они удивляются суждениям и взглядам, совершенно естественным для их гостьи.
Благодаря такому построению рассказа Кэрролл сумел передать важнейшую для него мысль: многое из кажущегося нам безусловными истинами на самом деле лишь фантазии и домыслы, тогда как чудесное на поверку нередко предстаёт логичным и объяснимым. Вот отчего в его сказках зачастую по два-три раза повторяются одни и те же эпизоды. Однако это не механические повторы, а вариации, причём обычно логически оспаривающие одна другую.
Критики назвали такое построение книг Кэрролла зеркальной инверсией. Событие, если оно разыгрывается в сказочной стране, приобретает логически невозможный смысл, однако Алиса всё время пытается судить о происходящем так, как если бы для неё продолжалась обыкновенная жизнь. Королю, который едва не до обморока напуган фокусами своего гонца, она советует понюхать нашатырю и с изумлением слышит в ответ, что самое лучшее средство в подобных случаях — запеканка, а если её не осталось, то надо жевать занозы. Обмахиваясь веером, Алиса то стремительно уменьшается, чуть ли не исчезает, то в мгновение ока вырастает так, что упирается головой в потолок, — и всё равно не воспринимает эти чудеса как что-то невероятное и пробует подыскивать им естественные объяснения. А под конец даже восклицает, имея в виду обитателей Страны чудес: «Кому вы страшны?» — хотя поначалу Грифон или Черепаха Квази пугали её неимоверно.
В сказочную страну Алиса попала, видимо, во сне: сказка начинается с того, что в жаркий день на берегу, размышляя, не нарвать ли цветов, девочка незаметно засыпает, уткнувшись головой в колени сестры. Однако время сна и время действия сказки, конечно, не совпадают. Как только «мимо пробежал белый кролик с красными глазами» (или, как во второй сказке, едва Алиса, оказавшись на каминной доске, прошла сквозь зеркало), началось магическое время, когда часы показывают то час, то число и к тому же «отстают на два дня», а Королева сообщает, что ей «сто один год, пять месяцев и один день». Расставаясь с Белым Рыцарем, Алиса видит, как в его волосах запуталось заходящее солнце, и поэтому можно заключить: героиня странствовала по Зазеркалью от восхода до заката, но за этот срок она столько повидала, что день кажется бесконечным. Время у Кэрролла столь же прихотливо, сколь относительна любая истина.
Повествование Кэрролла строится как игра. Оказавшись в сказочной стране, Алиса выстраивает игровые отношения с её чудесными обитателями: Шалтаем-Болтаем, Мартовским Зайцем, Гонцом. Это путешествие не открывает ей неких высших истин, что характерно для классической сказки. Оно просто даёт почувствовать, насколько неполны и какой условностью страдают представления о мире людей, отвыкших от игры.
Игра ведётся по законам нонсенса (англ, nonsense — «бессмыслица», «нелепость»). Этим словом в Англии называют песенки, баллады, занимательные истории, в которых реальные жизненные пропорции и связи оказываются вывернутыми наизнанку. Чаще всего этот приём не преследует иных целей, кроме юмора. Кэрролл использует его и для того, чтобы выяснилось, как много непонятного там, где всё кажется простым и ясным. И при этом он исподволь посмеивается над людьми, которым непременно нужно везде и во всём обнаружить здравый смысл (как пытается делать Алиса, убеждённая, что бегущий непременно попадает в другое место, хотя в Стране чудес, как ни спеши, останешься всё под тем же самым деревом), высмеивает банальные суждения и правила.
Однако сатириком Кэрролл себя никогда не ощущал. Его увлекала парадоксальность самой ситуации, когда Чеширский Кот может вдруг исчезнуть, так что от него остаётся одна только загадочная улыбка. Когда лучшим лекарством от обморока за неимением запеканки оказываются занозы. Когда нужно бежать со всех ног, чтобы только остаться на месте.
Впоследствии комментаторы его книг обнаружили в них бездну открытий, предвещавших и теорию относительности, и кибернетику, и структурную лингвистику. Но для Кэрролла история, рассказанная тем летним днём, была только литературой, позволяющей, как писала Вирджиния Вулф, «увидеть мир вверх ногами». Иногда такой ракурс — самый выигрышный.
Кэрролл много раз повторял, что не следует искать в его сказках никаких назиданий: он просто хотел развлечь свою маленькую слушательницу (кстати, он ещё раз встретил Алису, когда та уже была замужней дамой, и испытал неприятное чувство, удостоверившись, что от юной мисс Лидделл в ней совсем ничего не осталось). Назиданий там и правда нет, но есть урок, который не сводится ни к каким прописям. Этот урок даёт свобода воображения, открывающего мир как бы заново, без тривиальных штампов, при свете иронии и парадокса, через незамутнённое детское сознание с его неутолимой жаждой чудесного.