Что есть искусство?
«Я сталкивался лично и много наслышан о наглости кокни, однако никогда не ожидал встретить шута, который просит двести гиней за то, что выплеснул ведро краски в лицо публики». Вот так нелестно английский критик Джон Рескин в 1875 году отозвался о знаменитом полотне Джеймса Макнила Уистлера «Ноктюрн в черном и золотом». Последовавшее судебное разбирательство закончилось номинальной победой художника — он получил один фартинг компенсации, — хотя на деле Уистлер обрел нечто гораздо более важное: основания для защиты права художника на самовыражение, не скованное давлением критики, и провозгласил боевой клич эстетизма — «искусство ради искусства».
В том, что Рескин абсолютно не понял работы Уистлера, нет ничего необычного. Каждая новая эпоха в истории искусства начинается с борьбы критика и художника, в которой первый — зачастую являясь отражением консервативных взглядов публики — с отвращением и презрением отражает агрессивный натиск нового поколения. В наши дни мы постоянно наблюдаем, как критики в отчаянии заламывают руки перед шедеврами современного искусства: маринованная акула, облитый уриной холст, неприбранная постель. Не видно конца этому конфликту, поскольку в основе его фундаментальное расхождение по основному вопросу: что есть искусство?
От изображения к абстракции
Представления Уистлера и Рескина о свойствах художественного произведения не имели практически ничего общего. На философском жаргоне это называется «не сошлись по вопросу о природе эстетической ценности», анализ которой составляет центральную проблему в области философии, называемой эстетика.
Древние греки считали, что искусство есть отражение или изображение природы. Для Платона настоящая реальность присуща пространству совершенных и неизменных Идей, или Форм, неразрывно связанных с концепциями добродетели и красоты. Он считал произведения искусства не более чем отражением, жалкой имитацией этих идей, посредственным и ненадежным путем к истине; неудивительно, что в его идеальной республике не нашлось места художникам и поэтам. Аристотель разделял концепцию искусства как отражения природы, но к самим произведениям его относился более снисходительно, считая их дополнением к тому, что в природе реализовано не полностью, и потому они позволяют судить об универсальной сущности мира.
Идея искусства как изображения реальности и его тесной связи с прекрасным доминировала в эстетике почти до наших дней. Но ряд мыслителей XX века предложили «формалистский» подход к искусству, согласно которому линии, цвет и другие формальные качества произведения искусства считаются абсолютной ценностью, а все иные соображения, включая изобразительные аспекты, полностью или частично теряют значение. Форма стала важнее содержания, что в итоге привело к появлению абстракционизма и росту его роли в западном искусстве.
Экспрессионизм, с другой стороны, вовсе отказался от попыток повторить реальный мир в пользу искажений и преувеличений, используя яркие, зачастую неестественные цвета для выражения внутреннего мира художника. Инстинктивное, намеренно далекое от реальности выражение субъективных чувств, переживаний и опыта художника считалось главной чертой настоящего произведения искусства.
Семейное сходство
Вечная тема западной философии еще со времен Платона — поиски определений. Диалоги Сократа всегда начинались с вопроса — Что такое справедливость? Что такое знание? Что такое красота? — и затем, после серии вопросов и ответов, выясняется, что собеседники (несмотря на их мнимые знания) не имеют ясного представления о рассматриваемой концепции. Подразумевается, что подлинное знание о чем-либо зависит от возможности определить это нечто, и именно это неспособны сделать оппоненты Сократа. Но это приводит к парадоксу — те, кто не может дать определения обсуждаемому предмету, тем не менее, способны распознать, что им не является, а для этого они все-таки должны знать, что это такое.
«Мы видим сложную сеть сходств, частично покрывающих друг друга и пересекающихся: иногда это общие сходства, иногда — совпадения в частностях» Людвиг Витгенштейн, 1953
Концепция искусства — как раз такой случай. Мы знаем, что это такое, хотя не в состоянии определить необходимые и достаточные условия, при которых предмет можно считать произведением искусства. Оказавшись в затруднении, мы естественно задаемся вопросом, не является ли заблуждением само стремление дать определение, раз уж определение так упорно не дается в руки.
Выход из этой ловушки предложил Витгенштейн в работе «Философское расследование», опубликованной уже после его смерти. Решением стала идея «семейного сходства». Возьмем, к примеру, слово «игра». Мы все прекрасно представляем себе, что такое игры: можем привести множество примеров, сравнить разные игры и так далее. Но когда мы пытаемся углубить наше понимание и найти некоторое общее обозначение или описание всех игр разом, ничего не получается. Нет такого общего знаменателя: у разных игр много общих черт, но не существует той единственной, относящейся ко всем сразу. Если коротко, нет никаких скрытых глубин и смыслов: наше понимание значения слова «игра» есть не более чем наша способность использовать это слово в различных контекстах.
Если предположить, что слово «искусство», как «игра», является примером «семейного сходства» (описывает не некую отдельную сущность, а множество таких сущностей, обладающих «семейным сходством»), все сложности исчезнут. У произведений искусства могут быть общие черты: они могут выражать эмоции художника; могут проникать в суть природы; они могут растрогать, напугать или шокировать. Но напрасно мы будем искать в них общий элемент; любая попытка определить искусство — удержать в ладонях солнечный зайчик вечно подвижного и изменчивого явления (определить неопределенное по природе своей понятие) — обречена на неудачу.
Глаза смотрящего
Самый главный и одновременно самый естественный вопрос в эстетике заключается в том, является ли красота (или любая иная эстетическая ценность) неотъемлемым свойством объекта, которому она приписывается. Реалисты (или объективисты) считают, что красота — бесспорное свойство объекта, которое не зависит от чьего- либо мнения. «Давид» Микеланджело останется прекрасным, даже если все человечество вымрет и не будет никого, кто мог бы назвать его таковым (и даже если все будут считать его уродливым).
Антиреалисты (субъективисты) считают, что эстетическая ценность неразрывно связана с суждениями и реакциями человека. Как в случае с другим похожим вопросом об объективности и субъективности морали, некая странность самого представления о «не зависимости» красоты от человеческого суждения подталкивает нас к субъективистской позиции — красота «в глазах смотрящего». Тем не менее, интуиция подсказывает, что не все так просто и объект прекрасен не только потому, что нам таким кажется.
Некоторое основание такому интуитивному пониманию дает кантовская идея универсальной ценности: эстетическое суждение основано на нашем субъективном опыте, но суждения эти настолько тесно связаны с человеческой природой, что носят универсальный характер, — следовательно, можно рассчитывать, что любой нормальный человек разделит наше мнение.
Институциональная теория
Меня спрашивали: «А это вообще искусство?» И я отвечала: «Ну, если это не искусство... то какого черта оно делает в галерее и зачем люди приходят на него смотреть?»
Фраза английской художницы Трейси Эмин звучит как эхо «институциональной теории» искусства, широко обсуждавшейся с 1970-х. Согласно этой теории произведение искусства считается таковым просто потому, что его так называют представители мира искусства (критики, галеристы, сами художники и т. д.). В целом популярная институциональная теория не лишена проблем, не в последнюю очередь в силу крайне малой информативности. Нам хотелось бы знать, почему произведение искусства представляет художественную ценность. В конце концов, у этих критиков и художников должны быть какие-то причины для тех или иных суждений. Если таких причин нет, какой интерес представляет их мнение? А если причины есть, то почему, собственно, мы не можем их узнать?