Так весьма фамильярно именовало свою королеву Елизавету I Тюдор (1533—1603; королева с 1558 г.), наследницу Марии Кровавой, английское, в первую очередь лондонское, простонародье. И её величество, весьма болезненно относившаяся к малейшим попыткам умалить значение её сана, вводившая при дворе строжайший этикет, с удовольствием слушала эти слова, выкрикиваемые толпой. Королева, как отмечали современники и потомки, состояла целиком из противоречий. Она обладала на редкость трезвым умом, но при этом была падкой на самую грубую лесть. «Возможно, современному читателю покажется несколько гротескной та лесть, которую источал перед ней двор», — отмечал преклонявшийся перед Елизаветой Уинстон Черчилль (покажется ли?). Знаменитый поэт Эдмунд Спенсер (около 1552— 1599) в поэме «Королева фей» описал волшебное королевство, олицетворяющее прямо-таки золотой век, где правит мудрая и прекрасная царица Глориана, в которой все узнавали Елизавету. И её величество очень любила, когда её называли именно так.

Ясный практический ум государыни, её умение отличать малейшую фальшь изменяли ей, как только речь заходила о её внешности. Елизавета была некрасива, единственной её привлекательной чертой были шикарные рыжие волосы. Но она обожала похвалы своей красоте и вроде бы даже искренне им верила. До самой смерти Елизавета немилосердно красилась, белилась, румянилась и внимательно следила за модой. Наряды были её страстью. Покровительница Шекспира, Спенсера и других блистательных поэтов и драматургов «елизаветинского века», она, казалось, просто не могла обладать плохим вкусом. Но французский посол отмечал, что королева носила такое количество драгоценностей, «что её можно было принять за индийского идола».

Прекрасно воспитанная, умеренная в развлечениях и еде, она могла перепить лихих вояк и бравых моряков; остроумная, тонкая и изящная в беседе, могла ввернуть, по словам французского посла, «такое крепкое словцо, какое и не снилось её придворным дамам».

Великолепно владевшая собой в трудные минуты, всегда сохранявшая спокойствие, обладавшая даром лицедейства, притворявшаяся глубоко благосклонной к тем, кого ненавидела, государыня давала пощёчины своему казначею, швыряла туфелькой в секретаря и драла за уши фаворита. Ей вообще были свойственны частые переходы от безудержного веселья к чёрной меланхолии, от тихой задумчивости к неодолимому гневу.

Она великолепно умела подбирать советников. В то же время среди её фаворитов встречались совершенные бездари, не обладавшие ничем, кроме мужественной красоты, такие, как младший сын герцога Нортумберленда Роберт Дадли (1532— 1588). Ему Елизавета не только даровала титул графа Лестера, но и поручала различные военные и политические предприятия, которые тот благополучно проваливал. Самые преданные слуги её, например Уильям Сесил, ставший при Елизавете лордом-канцлером и бароном Бёрли, или государственный секретарь сэр Фрэнсис Уолсингем (около 1532—1590), вынуждены были довольствоваться жалованьем. А вот на того же Лестера и последнее увлечение королевы — пасынка Лестера Роберта Деверо, графа Эссекса (1567—1601), бывшего на 34 года моложе своей царственной покровительницы, сыпался настоящий золотой дождь.

Расточительность королевы соседствовала с редкостной бережливостью, переходившей временами в обыкновенную скупость. Можно найти даже нечто трогательное в её записи 1559 г., где она отмечает, что французский король остаётся должен ей 1734 фунта, 16 шиллингов и 5 пенсов. В минуту опасности, когда в 1588 г. само существование Англии оказалось под угрозой, она всячески стремилась урезать состав флота, численность армии, количество отпускаемых сумм и провианта. Очевидно, что истоки этих противоречий королевы коренятся в её детстве, отрочестве и юности.

Женщина с трудной судьбой

Это выражение было распространено в отечественной прессе I960— 1970-х гг. Относилось оно к советским женщинам, прошедшим трудный жизненный путь, испытавшим тяготы войны, а то и вдовства, послевоенную нищету. О Елизавете тоже можно было так сказать. Ещё младенцем она была объявлена незаконнорождённой, сослана в поместье. Иные историки считают, что это пошло ей на пользу: избавило от интриг двора. Генрих VIII всё же счёл необходимым дать ей образование, и в ссылке её обучали лучшие профессора Кембриджа. Она свободно владела латынью, греческим, французским и итальянским. В 11 лет она перевела с французского на английский эссе известной писательницы тех времён королевы Маргариты Наваррской. В самом начале всего-то второго десятка лет своей жизни Елизавета составляла аннотации к работам Платона, Эразма Роттердамского, Томаса Мора. Познакомившись с трудами Сенеки, она настолько полюбила этого античного философа, что и в зрелости, и в старости лечилась от приступов меланхолии тем, что переводила его на английский.

Перед кончиной Генрих VIII признал девочку законной дочерью и наследницей, но и это не облегчило ей жизнь. Когда на престол взошла Мария, для Елизаветы настали тяжёлые времена. Мария ненавидела единокровную сестру, ибо мать Елизаветы Анна Болейн была причиной развода матери Марии Екатерины Арагонской с их общим отцом. А результатом этого развода стала Реформация, отход Англии от католической веры. Именно тогда Елизавета познала цену скрытности, осторожности, умению лгать и изворачиваться. Она уговорила сестру позволить ей удалиться в поместье. После восстания Томаса Уайетта она даже оказалась в Тауэре, но ненадолго. Затем её сослали под строгий надзор в замок Вудстока, но позволили вскоре вернуться в родное поместье. Мария стала подыскивать ей жениха. Однако Елизавета требовала, чтобы её оставили в покое, и добилась своего. Итак, жизнь многому научила Елизавету, но та же жизнь сильно истрепала её нервную систему.

Умирая, Мария всё же признала сестру наследницей. Елизавета двинулась в Лондон, встречаемая по пути изъявлениями искренней радости и преданности. Протестанты ждали восстановления реформированной веры. Большинство католиков тоже не были в восторге от царствования Марии: они боялись потерять поместья, принадлежавшие некогда монастырям, опасались испанского влияния. И поэтому они также спокойно восприняли восшествие новой королевы на престол.

Елизавета не была ни правоверной католичкой, ни пламенной протестанткой. Людей, так до конца и не разобравшихся с собственной верой, было в то время не так уж мало. Королева не хотела полного разрыва ни с Папой, ни с Испанией. Но Рим пошёл ва-банк. Папа Павел IV (Джанпьетро Караффа, 1476—1559; Папа с 1555 г.) объявил Елизавету незаконнорождённой и лишённой престола. Вся католическая Европа, включая католиков в самой Англии, готова была согласиться с Папой. Елизавета почувствовала, что её власть находится под угрозой.

Королева-девственница

Здесь нам придётся коснуться весьма деликатной и доныне непрояснённой темы. Елизавета охотно носила прозвание королевы-девственницы (queen-virgin), ей понравилось, что Уолтер Рэли назвал основанную им на Атлантическом побережье Америки колонию Виргинией (Вирджинией). Она ещё в начале своего правления несколько раз говорила о своём желании умереть девственницей. Но почему государыня категорически отказывалась выходить замуж? Черчилль видит в этом проявление государственной мудрости. «Если она выйдет замуж за англичанина, — писал он, — претенденты на её руку вступят между собой в борьбу. Англия окажется расколотой, а её авторитет может пошатнуться... В то же время брачные союзы с одним из правящих домов в Европе означали вовлечение её в европейскую политику и восстанавливали против неё врагов супруга... Её политика состоит в том, чтобы уберечь английский народ от опасного политического союза и использовать свою потенциальную ценность как невесты с целью раскола направленной против Англии коалиции европейских стран».

Все эти резоны можно принять. Действительно, слухи о возможном браке королевы с графом Лестером будоражили двор. Действительно, одно время она даже вроде бы соглашалась на брак с Филиппом Испанским, делала авансы шведскому королю. Но ведь не зря и обе палаты английского парламента начиная с первых лет царствования Елизаветы умоляли государыню выбрать себе мужа, чтобы дать стране наследника.

И в конце концов, что мешало королеве завести себе любовника? Она явно увлекалась молодыми мужчинами, обожала флирт, любовные игры и всё прочее, что сопутствует ухаживаниям. Более того, она была способна и на сильное чувство. Так что одними политическими причинами всего не объяснишь.

Она как-то бросила одному из своих приближённых — Томасу Рэдклиффу, графу Суссексу (около 1525— 1583), фразу: «Я ненавижу саму мысль о замужестве по причинам, которые не раскрою даже самой преданной душе». И речь шла не только о замужестве. Один проницательный современник отмечал, что «королева, хотя и постоянно влюблённая, по-видимому, не позволила никому из своих поклонников перейти последний предел». Одной из причин ссоры Елизаветы с графом Эссексом было то, что он, по его собственным словам, «не добился действительного залога любви».

Дело здесь, по-видимому, то ли в психологии, то ли в физиологии; второе вероятнее. Испанский посол писал своему государю: «Королева Елизавета не может иметь детей, даже если бы захотела». Скорее всего, у неё был какой-то телесный изъян, делавший для неё невозможными не только деторождение, но и физическую близость. Но это означало, что при отсутствии собственных детей ближайшей наследницей королевы Англии Елизаветы Тюдор является королева Шотландии Мария Стюарт, наследницей протестантской Англии — государыня-католичка. Над страной вставал призрак Марии Кровавой.

«Протестантская девора»

Английские протестанты называли Елизавету своей Деворой — по имени библейской пророчицы, поднявшей сынов Израиля на борьбу с Сисарой, военачальником царя Ханаанского.

При этом сторонники реформированной веры в Англии не были едины. Поскольку у протестантов нет и не может быть высшего авторитета в мировом масштабе, наподобие Папы у католиков, то неизбежно существование различных направлений протестантской религии. В Англии кроме сторонников официальной Англиканской церкви имелось немало пуритан.

К таковым относили и не принадлежавших к англиканству кальвинистов, разделившихся на две группы (пресвитериан и индепендентов), и тех, кто внутри Англиканской церкви желал реформ, дабы приблизить её культ и догматику к кальвинизму. Пуритане «внешние» именовались диссентерами, или диссидентами (отлат. dissensio — «разногласие», «разделение», «раскол»), а также нонконформистами (от лат. поп — «не» и conformis — «подобный», «сообразный»). Они желали заменить Англиканскую церковь одной из кальвинистских. Пресвитериане (именно эта Церковь была государственной в Шотландии) выступали за упразднение епископского сана, за то, чтобы общинами руководили избранные пресвитеры, собрания которых в местном (пресвитерии) или национальном (синоды и ассамблеи) масштабах были бы высшей церковной инстанцией. Индепенденты («независимые») заявляли, что собрание верующих одного прихода (конгрегация) может само определять основы своего вероучения, каждый приход сам устанавливает догматику, а более высокие органы — синоды и ассамблеи — имеют лишь координирующие функции. Пуритане же «внутренние» желали изменить англиканство изнутри, но в том же направлении. Этим «внутренним» пуританам симпатизировали, например, Уолсингем и Лестер.

Главным отличием пуританской Церкви от Англиканской было то, что она строилась снизу, а не сверху. Демократизм пуритан, особенно индепендентов, соседствовал с жесточайшей дисциплиной внутри общин, с полным подчинением индивида конгрегации. Вождь шотландских пуритан Джон Нокс (1505—1572) как-то заявил, что «король такой же член общины, как и любой другой прихожанин». Но это означало также утверждение теократического принципа — Церковь правит государством, а не наоборот. В этом пуритане были согласны с ультракатоликами, только последние настаивали на подчинении мирских властей Папе, а первые — пресвитерам или конгрегациям.

Подобные взгляды никак не устраивали Елизавету. Формула «Церковь управляется короной» была для неё незыблемой. Исходя из этого принципа «протестантская Девора» проводила религиозную политику. Уже в 1559 г. был принят ряд законов в этом направлении. Помимо обязательного богослужения на английском языке были утверждены Билль о верховенстве и Билль о единообразии. Первый из этих законов окончательно закреплял за монархом титул главы Англиканской церкви. Второй предписывал единую по всей стране форму богослужения в том виде, как это было установлено при Генрихе VIII. В том же 1559 г. возник специальный орган — Суд высокой комиссии, состоявший из высших иерархов Англиканской церкви. Им поручили предварительную цензуру любых печатных изданий. В ответ появились подпольные пуританские типографии, где печатались различные памфлеты. Агенты Высокой комиссии охотились за организаторами этой запрещённой пропаганды, несколько типографий было разгромлено, ряд печатников арестован.

В 1583 г. Высокая комиссия получила право преследовать всех не подчинявшихся верховной власти королевы в делах религии. Правда, в отличие от сестры, Елизавета не торопилась посылать пуритан на костёр, ограничиваясь штрафами и конфискациями. Позднее, в 1593 г., диссентерам было предписано либо отказаться от своей веры, либо покинуть Англию.

Все историки подчёркивают полное отсутствие у Елизаветы фанатизма. Она сама заявляла, что не собирается «заглядывать в души людей». На практике это означало, что любой англичанин мог верить во что угодно или не верить ни во что, но выказывать публично свои мысли о вере ему категорически запрещалось. Он был обязан посещать англиканское богослужение, но никак не «собраньица» (англ. conventicles) сектантов; признавать епископальное устройство Церкви и, самое главное, власть государя над этой Церковью.

Необходимость активной борьбы за единство Церкви и государства свидетельствовала о том, что народ поддерживал государыню не столь уж единодушно. Среди противников Елизаветы были не только пуритане, но и ещё более враждебно настроенные по отношению к ней католики. При этом противостояние католичеству приобретало персонифицированный характер. В частности, оно легло в основу взаимоотношений Елизаветы и шотландской королевы Марии Стюарт, финалом которых стала казнь последней.

Непобедимая армада

Гибель Марии Стюарт не повлекла за собой бурного возмущения остальных монархов Европы. Елизавета сумела убедить французского посла, что «не так смерть отца и не так смерть сестры глубоко огорчили её, как то, что она окружена врагами». С ней сыграли злую шутку. Да, она подписала приговор для успокоения своего народа, но никогда бы по своей воле не приказала привести его в исполнение, разве что при высадке врагов на берегах Англии.

Удалось умиротворить и Шотландию. Конечно, Яков VI и его парламент заявили, что такое злодеяние не останется без отмщения. Гонцу английской королевы даже было запрещено ступать на шотландскую землю — её письмо приняли на границе. В этом письме Елизавета без зазрения совести заявила, что она «жестоко огорчена трагической ошибкой, произошедшей без её ведома и согласия», что она «неповинна в этом деле», что у неё «и в мыслях не было предать вашу мать, королеву, смерти». Яков сделал вид, будто поверил. Этому весьма способствовало направленное ему письмо, где говорилось, что английская королева официально провозгласила шотландского короля своим наследником. Яков ответил Елизавете, что он полностью удовлетворён этим: «Тем самым вы очищаете себя от вины в этом злополучном происшествии. Желаю, чтобы ваше душевное благородство стало известно всему миру».

Единственным государем в Европе, который предпринял решительные действия, был король Испании Филипп II. Помимо того, что он хотел отомстить «проклятым еретикам» за смерть католической государыни, Филипп не забыл, что по завещанию Марии Стюарт теперь он является королём Шотландии, а поскольку Папа отлучил Елизавету и объявил её лишённой трона, то и Англии!

Война Англии с Испанией началась ещё в 1585 г. — с отправки английских войск в Нидерланды, т. е. до казни Марии Стюарт. Испания тогда обладала лучшим в мире флотом, особенно после того, как в 1580 г. Филипп II аннексировал Португалию, в то время вторую в мире морскую державу.

Однако значительная часть испанских кораблей была предназначена для плавания в Средиземном море, а не в Атлантике. Трансокеанские же суда строились для транспортных, а не военных нужд. Основа военно-морской тактики, которой придерживались главнокомандующий испанским флотом Альваро де Басан, маркиз де Санта-Крус (1526—1588), и сменивший его на этом посту Алонсо Перес де Гусман, герцог де Медина-Сидония (1550—1619), заключалась в следующем. Военный корабль есть плавучая казарма. Основная часть людей на нём — не моряки, а солдаты. Морской бой сводился преимущественно к залпу корабельных пушек, после чего следовало идти сближающимся курсом на корабль противника, брать его на абордаж и начинать сражение на палубе.

Таким способом Англия воевать не могла, ей не хватало ни кораблей, ни людей. Организатором флота нового типа, вообще создателем новой тактики морского боя, тактики, сохранявшейся по меньшей мере до окончания Второй мировой войны (до появления флота авианосцев и ракетных крейсеров), стал сын купца из Плимута Джон Хокинс (1532— 1595) — в 1573 г. главный казначей и генеральный инспектор Адмиралтейства. Он был неплохим моряком и талантливым организатором. Именно он первым в Европе Нового времени превратил работорговлю в хорошо налаженный промысел, продавая «чёрное дерево», как это называли тогда, из Западной Африки в португальские колонии Бразилии. Не брезговал благочестивый (его подозревали в особой склонности к пуританству) работорговец и пиратством. Именно под его началом постигал азы этого нелёгкого ремесла Фрэнсис Дрейк.

Так вот, как раз пиратскую тактику положил в основу новой военно-морской стратегии Хокинс. Он стремился строить относительно небольшие корабли, устойчивые на океанской волне, быстрые, манёвренные (пирату надо быстро ударить и быстро отойти), с максимально возможным при данном водоизмещении количеством пушек. Недостаток людей пираты стремились компенсировать превосходством огневой мощи.

Принцип Хокинса: корабль не казарма, не военный лагерь, а плавучая батарея. Однако в начале Англо-испанской войны крупных морских сражений не велось, так что преимущества и недостатки новой стратегии были ещё неясны. Единственной удачной операцией стало взятие Дрейком, к тому времени вторым лордом Адмиралтейства, т. е. заместителем главнокомандующего флотом, испанского порта Кадис в 1587 г. Но это был классический пиратский набег на город, какие Дрейк уже совершал в Вальпараисо и Сан-Франциско. Его эскадра ворвалась в гавань Кадиса, англичане сожгли стоявшие на её рейде суда, а также находившиеся на берегу оружейные и продовольственные склады и удалились. Дрейк в своём донесении начальству — первому лорду Адмиралтейства Чарлзу Говарду, лорду Эффингему (1536—1624), и явно для передачи королеве Елизавете писал: «Мы подпалили бороду испанскому королю». Теперь предстояло сравнить две тактики — испанскую и английскую.

Филипп II задумал широкомасштабную операцию. Его флот должен был высадить в Англии целую армию. Предполагалось, что это вызовет восстание католиков, которое приведёт к свержению Елизаветы, воцарению Филиппа в Англии и возвращению страны в лоно католицизма. Предназначенная для операции эскадра получила название «Счастливейшая и непобедимая армада». Она состояла из 134 кораблей. Из них 20 представляли собой тяжеловооружённые боевые корабли, 44 — переоборудованные под боевые торговые суда, 8 — боевые галеры, остальное — невооружённые транспорты. На кораблях было 8766 моряков, 2088 галерных рабов и 21 85 5 солдат. Кроме того, там имелось 300 монахов, священников и — это особенно подчёркивалось — инквизиторов. Им следовало искоренить протестантскую веру и утвердить католическую.

Армада вышла в море 20 мая 1588 г. Предполагалось, что она доберётся до Нидерландов и возьмёт на борт ещё 17 тыс. солдат из числа размещённых там испанских войск

Англия плохо подготовилась к отпору. В 1587 г. был неурожай, и цены на продовольствие сильно поднялись. Помощь восставшим Нидерландам дорого обходилась казне. И главное — у Англии (странно даже представить) не было достойного флота. Он насчитывал всего 34 корабля и немногим более 6 тыс. человек судовых команд. Но тут проявилась вся мощь елизаветинской пропаганды, любви англичан к своей вере, к своей стране и королеве. Прежние соратники Хокинса и Дрейка, не прекратившие деятельности джентльменов удачи, включили свои корабли в королевский флот и предоставили кадры для офицерского состава. Лондонские купцы строили суда за свой счёт, и хотя их хватило только на одну навигацию, дело было сделано. Лондонское простонародье штурмовало вербовочные пункты. Конечно, здесь был и материальный интерес: по законам того времени, сохранявшимся до XIX в., 4/5 стоимости захваченных кораблей, с вооружением и грузом, отходили в казну, но 1 /5 делилась среди команды корабля, захватившего не приятельский.

Удалось снарядить 197 кораблей. Правда, людей на них было меньше, чем на испанских, да и половина из этих судов были слишком малы, чтобы участвовать в абордажном сражении. Не следует забывать и о финансовых трудностях: невзирая на взносы банкиров, денег на продовольствие и жалованье солдатам и матросам не хватало, что вызывало недовольство.

Флот, предназначенный для защиты от вторжения, находился под командованием Дрейка. Он был сосредоточен в Плимуте. На юго-западе Англии располагалась армия, которая должна была дать отпор врагу, если тот посмеет высадиться.

Дрейк предлагал не ждать Армаду у английских берегов, а обрушиться на Испанию. Это не удалось из-за ветра.

Корабли вернулись в гавань. 19 июля Армада приблизилась к британским берегам, и английский флот — 140 кораблей (прочие остались охранять побережье) — вышел навстречу испанцам. Отбив неприятеля 20 июля, англичане стали преследовать Армаду, неуклонно двигавшуюся к нидерландским берегам. В конечном итоге Медина-Сидония попытался 23 июля предпринять контратаку, но ветер неожиданно стих. Тогда испанцы попытались использовать гребные суда, но Дрейк — его корабли лучше шли даже при слабом ветре — устремился к основным силам противника и, как доносил Эффингем королеве, «испанцы были принуждены уступить и сбиться в кучу, подобно овцам». Сражение близ острова Уайт 25 июля явно доказало преимущества английской тактики обстрела неприятеля: погибло немало испанцев, а англичане почти не понесли потерь.

Медина-Сидония принял решение, которое многие историки считают роковым. Он встал на рейде близ Кале, ожидая сведений от командующего испанской армией в Нидерландах, наместника Алессандро Фарнезе, герцога Пармского. Английский флот находился также на восточной стороне Ла-Манша, и Дрейк отдал приказ атаковать испанцев. 28 июля восемь (по другим сведениям, шесть) старых английских кораблей были превращены в брандеры, т. е. нагружены горючими и взрывчатыми веществами, и направлены без людей по ветру на корабли противника. Несколько крупных испанских судов загорелось и погибло. Герцог Медина-Сидония решил двигаться на север в Нидерланды, ожидая встретить там войска герцога Пармского. Но он никого не обнаружил, а близ Дюнкерка его нагнал Эффингем и 29 июля, как он отмечал в донесении, «повредил множество судов, потопил три и посадил на мель четыре или пять испанцев». Правда, бой пришлось прекратить, ибо у англичан кончились боеприпасы.

Герцог Медина-Сидония счёл разумным покинуть нидерландские берега и идти на север, дабы обогнуть Шотландию и высадиться в Ирландии. Там испанцы рассчитывали на помощь со стороны местного населения, остававшегося (и остающегося доныне) католическим. Возможно, испанский командующий надеялся пополнить свои потрёпанные ряды за счёт ирландцев. Это также не удалось. Тяжёлые штормы потопили или выбросили на берег немало испанских судов, многие моряки погибли от голода и жажды, попытка пополнить в Ирландии запасы воды привела к тому, что шторм разбил о берег 17 кораблей. В итоге в Испанию вернулось 65 судов, в их числе только 34 военных. Испанцы потеряли свыше 5 тыс. человек, тогда как у англичан погибло не более 100 и ни один корабль не потонул.

Вся Англия ликовала: Бог ясно показал, на чьей Он стороне. Шторм, обрушившийся на испанские суда, был назван в народе Протестантским ветром. Правительство воспользовалось этим энтузиазмом. Была отчеканена памятная медаль, на которой выбили такие слова: «Afflavit Deus et dissi pantur» (лат. «Бог подул, и они рассеялись»),

Слава Елизаветы, трудности Елизаветы

Последние 15 лет правления королевы Елизаветы видятся сплошным триумфом её власти и воли. Даже если оставить в стороне небывалый расцвет искусств, явные успехи налицо. Проводилась по большей части разумная финансовая политика. Несмотря на фаворитизм, укреплялся государственный аппарат. В целом удачно шла война с Испанией, благодаря чему были заложены основы будущей Британской империи. Англия постепенно превращалась во «владычицу морей». При Елизавете продолжался начатый ещё во времена её отца поиск новых земель и новых путей. В 1600 г. была основана Ост-Индская компания, пока что для торговли с Индией. Позднее она стала инициатором английской экспансии в этой стране.

Однако всё было не так уж безоблачно. Отдельные выигранные сражения не приводили к окончательной победе над Испанией. Как писали в своих отчётах королеве Эффингем и Хокинс, испанский флот оказался сильнее, чем полагали англичане в начале войны.

Попытки Испании в 1596, 1597 и 1599 гг. собрать новую Армаду не увенчались успехом: отправленные в поход, эти «армады» либо сбивались с пути, либо рассеивались непогодой. Ещё в 1589 г. англичане выступили в поддержку независимости Португалии и приняли сторону претендента на португальский престол. Фрэнсис Дрейк попытался захватить Лиссабон и посадить английского протеже на португальский трон. Хотя в экспедиции принимали участие 18 тыс. человек на 150 кораблях, она превратилась в обычный, пусть и весьма масштабный, пиратский рейд. Была захвачена большая добыча, разграблен и разрушен ряд населённых пунктов на Атлантическом побережье, но Португалия осталась за Испанией. В 1596 г. Уолтер Рэли и новый фаворит Елизаветы граф Эссекс вновь совершили налёт на Кадис, основательно его пограбили, сожгли находившиеся в гавани испанские корабли. Но перелома в войне не произошло.

И главное — постоянные проблемы с финансами. Отражение Армады обошлось в 160 тыс. фунтов стерлингов, содержание английского экспедиционного корпуса в Нидерландах — в 126 тыс. ежегодно. И это при том, что общие доходы короны, включая налоговые поступления, составляли около 300 тыс. фунтов в год.

Не всё гладко было и в делах религиозно-политических. К концу XVI в. усилилось давление на пуритан, так что многие из них переселялись в Америку, бежали в Нидерланды и Швейцарию. С католиками также шла борьба. Всего за время правления Елизаветы было казнено более 300 католиков, преимущественно иезуитов. Но католическая опасность крылась и в другом — в Ирландии.

Там борьба за землю не отделялась от борьбы за веру. Естественными союзниками восставших ирландцев были испанцы. В 1594 г. Хью О’Нейл, граф Тирон (около 1540—1616), поднял восстание на севере острова, которое перешло в настоящую войну. В 1597 г. королева Елизавета назначила главнокомандующим английской армии в Ирландии, насчитывавшей 20 тыс. человек, графа Эссекса. Но вскоре его действия там стали вызывать неудовольствие. Одни историки считают, что он просто был плохим полководцем. Другие утверждают, что в Англии Эссекса упрекали за слишком мягкое обращение с ирландцами. Фаворита в сентябре 1599 г. отозвали, сместили со всех постов и посадили под домашний арест. Хотя вскоре его освободили, даже вернули ему место в Тайном совете, прежнего влияния при дворе он уже не обрёл. Именно это, по мнению большинства историков, побудило его принять участие в заговоре. А заговор закончился казнью Эссекса в феврале 1601 г.

В Ирландию же был назначен Чарлз Блаунт, лорд Маунтджой (около 1562—1606). Он подавил восстание с большой жестокостью. Когда испанцы в 1601 г. решили наконец оказать помощь Тирону и высадились в Ирландии, они уже ничего не могли поделать. Основные силы их ирландских союзников были разбиты, самим им пришлось капитулировать перед армией Маунтджоя, и даже несгибаемый Хью О’Нейл, граф Тирон, сдался английскому главнокомандующему.

Имелись и другие проблемы. Основную часть своего царствования Елизавета провела в полном согласии с парламентом: тот поддерживал свою государыню в проведении религиозных реформ, в борьбе с Испанией, колонизации новых земель, в делах торговых. Трогательное единство монарха и «народных представителей» имело и обратную для правителя сторону. Парламентарии убеждались в том, что они являются важнейшим инструментом управления страной, одним из центров власти. А если центров несколько, то они рано или поздно вступят в борьбу. До будущего накала страстей пока ещё было далеко, но конфликты уже начались. Камнем преткновения стали монополии. Ещё при предшественниках Елизаветы из династии Тюдоров начала распространяться практика патентов. Так, некто, сделавший изобретение (новый вариант ткацкого станка или способ закладки шахты), мог, заплатив определённую сумму в казну, получить право на монопольное его использование. Все остальные должны были покупать это право у него. Но изобретениями дело не ограничилось. Можно было приобрести патент, индивидуально или от имени компании, на монопольное использование чего угодно. Так, например, только Ост-Индская компания могла вести торговлю с Индией, а Московская — с Русью. Торговля монополиями приносила доход казне, но являлась также причиной роста цен (ведь монополист может устанавливать любые цены) и неиссякаемым источником коррупции (не могла же государыня лично контролировать каждый патент).

В 1601 г. Палата общин потребовала рассмотреть вопрос о монополиях. Один из депутатов зачитал длинный список монополий: от патента на производство металла до документа, подтверждающего монопольное право на изготовление сушёных сардин. «А на хлеб там нет?» — воскликнул один из депутатов. Это вызвало шум в Палате, выкрики с мест. Один из министров Елизаветы даже заявил, обращаясь к Палате: «Как это неприлично — заглушать обсуждение важного вопроса криками и кашлем. Это более подходит начальной школе, нежели парламенту». Королеве пришлось, хотя бы для вида, отступить. Она пообещала провести тщательное расследование (оно тихо сошло на нет) и отменить если не все монополии, то большинство (отменили лишь незначительное число, да и то некоторые из них позднее снова ввели). И всё же было очевидно, что править без согласия парламента у Елизаветы не получается. Она даже расточала комплименты парламентариям, заявив в речи на закрытии сессии (это была последняя сессия при её жизни): «Хотя Бог вознёс меня высоко, я тем не менее объясняю славу моей короны тем, что правила, ощущая вашу любовь».

Последние месяцы жизни королевы Елизаветы были очень тяжёлыми. Здоровье её было подорвано, и не только физическое. Трудно сказать, что привело к резкому ухудшению самочувствия — казнь фаворита по её же решению или просто накопившаяся за столь долгие и бурные годы усталость организма. Королева металась по комнатам. Она отказывалась ложиться в постель, заявляя, что тут же умрёт. Потому полы в её покоях были усеяны подушками, на которых она засыпала и просыпалась. Она не позволяла себя раздевать, причёсывать, менять бельё и платье, куталась в королевскую мантию и не снимала корону с всклокоченной головы. Один из придворных обратился к ней: «Ваше Величество, вам нужно лечь в постель». «Человечек, — отвечала государыня, — разве слово „нужно" говорят монархам?» Вечером 24 марта 1603 г. она впала в кому, вышла из неё лишь 2 апреля и успела холодеющими губами прошептать имя своего преемника, короля Шотландии Якова VI, сына Марии Стюарт. На следующий день королевы Англии Елизаветы I, чьим именем была названа целая эпоха, не стало.

Автор: Дмитрий Харитонович