Джузеппе Арчимбольдо: природные метаморфозы
Начало творческой деятельности Джузеппе Арчимбольдо выглядит впечатляющим: под руководством отца молодой художник создает эскизы для росписей и витражей Миланского собора, пишет картоны для гобеленов религиозной тематики, а также выполняет заказ на роспись щитов для императоров Священной Римской империи. И вся дальнейшая судьба живописца оказывается связанной с этим двором и его представителями: учеными, художниками, исследователями, собирателями редкостей.
Достойное начало
Поначалу Арчимбольдо копирует и реставрирует портреты в императорской фамильной галерее, занимается кунсткамерой и коллекцией естественнонаучных редкостей. Его зарисовки птиц и зверей точны и обаятельны, их колорит сгармонизирован и приглушенно звучен: на грани искусства и научного атласа, как было принято в Северной Европе еще со времен дюреровских штудий, к примеру «Молодого зайца» или «Куста дерна». Каждая зарисовка — сочетание исследовательского метода и анималистического жанра, где передается не только строение оперения, но и настроение пернатого героя маленькой картины.
Познать себя. Автопортрет
Перед нами серьезный худощавый немолодой человек со строгим пристальным взглядом чуть прикрытых тяжеловатыми веками внимательных глаз, в чьем интеллекте усомниться не удастся даже самым скептически настроенным зрителям. Мягкие круглящиеся линии, тонкая светотеневая моделировка, деликатно положенный штрих рисуют образ скорее кабинетного ученого, чем, как говорят сегодня, арт-директора, распорядителя празднеств императорского двора.
Аналитический взгляд
Позже Арчимбольдо смело конструирует изображения, которые наши современники назовут сюрреалистическими.
Портрет императора Рудольфа II в образе Вертумна, как дань благодарности бывшему сюзерену за пройденные бок о бок пути, за разделенное удовольствие от полученных знаний, за выпитые вместе кубки, — прост и жизнерадостен. Он напоминает китайское символическое благопожелание, в котором ветвь сосны и плещущий хвостом карп символизируют пожелание стойкости перед потоком жизни. Здесь же — сияющее красками пожелание здоровья, процветания и плодоношения, то есть, извините, пополнения в семействе...
Бог времен года и земных плодов Вертумн был еще и богом превращений, природного изобилия. Это напоминало императору о веселых празднествах прошлого и обещало еще более пышные застолья в будущем, но уже под руководством другого мастера празднеств. Неудивительно, что император пришел в полный восторг и щедро наградил оставившего двор и вернувшегося в Милан художника.
Полнота бытия
Через год Арчимбольдо не стало. Однако та полнота бытия, которая была им постигнута, сохранилась на его полотнах до наших дней. Нам трудно равняться с предками в полноте и радости восприятия жизни, в выражении ее величия и мощи на холсте, в мраморе или грандиозном архитектурном сооружении. Но, как говорят, мы видим дальше, поскольку стоим на их плечах. И эти плечи надежны, широки и полны скрытого биения жизни - образ, ставший главным в творчестве Джузеппе Арчимбольдо.
Профессиональная деформация
Иногда профессия или ее атрибуты становятся для увлеченного человека не только способом заработка, но и образом жизни, сутью, как, например, книги для библиотекаря. Мы почти ничего не знаем о персоне, подарившей Арчимбольдо вдохновение для создания портрета библиотекаря (потому что ленимся узнать). Но, может быть, вам тут же вспоминаются лица друзей-книжников или подруг, о которых поговаривают, что «у них книжка в голове не ровно повернута». Так портрет полутысячелетней давности вдруг оказывается на редкость современным.
Мыслящий тростник
У современников Арчимбольдо, только что утративших гармонию и совершенство надежд Высокого Возрождения, подобного рода полотна — «каприччи», «причуды» — рождали самые приятные ассоциации. Вскоре Блез Паскаль, ученый и философ, сравнит человека с «мыслящим тростником» — путь выведения этой образной сентенции прослеживается с наглядной очевидностью.
Сезоны
Время, его формы, его дары, его забавы — из окна городской многоэтажки эти прелести кажутся надуманными, неубедительными. А ведь именно в 1550-е гг. вновь в моде оказываются тема времен года, прежде отслеживающаяся часословами, а ныне распахнувшая тяжелые обложки, покинувшая страницы устаревших манускриптов — и переместившаяся на стены в виде картин и росписей. Богатства садов и лесов, прелестные двусмысленности и легкие намеки — в каждом из портретов-образов цикла «Времена года» кроются мощь и красота природы, близость к ней самого человека, такого же создания Божия.
Лесной зверь, воплощение природы, дитя мифологии — изображение, постепенно утрачивающее антропоморфные черты, но обретающее большую глубину, значимость и таинственность. Древние германские мифы мерцают красными искрами из заглубленных глазниц героя картины «Четыре сезона в одном портрете»...