На исходе XVIII в. Америка завоевала политическую независимость. В бывших английских колониях складывалось общество, какого ещё не знала история, — общество, построенное на принципах демократии. Те, кто закладывали его фундамент, верили, что их страна воплотит в жизнь вековые чаяния человечества. Что Соединённые Штаты станут союзом свободных и равноправных граждан. Отношения между ними будут строиться на началах добровольного служения гуманности и прогрессу. Каждый получит возможность сполна реализовать свой духовный потенциал и осуществить самые заветные мечты. «Американская мечта», как стали называть этот прекрасный идеал, на протяжении всего XIX века владела умами миллионов.
Поначалу и в Старом Свете многие думали точно так же. Великий немецкий мыслитель Гегель называл Америку землёй будущего, где раскроется смысл и цель истории. Английские поэты С. Колридж и Р. Саути обдумывали проект коммуны, которую они создадут в США и которая послужит прообразом истинно разумного устройства социальной жизни. Только наиболее прозорливые, как Пушкин, сумели, даже не бывая в Америке, почувствовать «нестерпимое тиранство» демократии, превратившейся во власть толпы над независимой личностью. Они указали на жестокий парадокс: страна, воспринимавшая себя как цитадель разума и свободы, наполовину состояла из штатов, сохранявших рабовладение. Это был самый болезненный вопрос для американского общества, и его оказалось невозможно разрешить, не прибегая к насилию. Из всех мировых держав Америке единственной в XIX в. выпало пройти через страшное историческое потрясение — Гражданскую войну.
Когда война кончилась и кончилось рабство, темпы социального развития неимоверно возросли. Как на дрожжах росли гигантские города, а вместе с ними трущобы, населённые вчерашними невольниками и иммигрантами, знавшими по-английски с десяток фраз, не больше. Через пустынную прерию протянулись от океана до океана стальные магистрали, и поэт Уолт Уитмен воспевал новое чудо света: им был локомотив, этот «горластый красавец». Под конец века американский флаг реял над отобранными у испанцев Кубой и Филиппинами. И уже прозвучала фраза одного конгрессмена, объяснившего миру, что наступает новая, американская эра...
На эти драматические, захватывающие события литература откликалась иногда с энтузиазмом, а чаще с настороженностью. С тревогой за судьбу вдохновлявшей её «американской мечты», которая на деле нередко оказывалась химерой. Многие писатели, преисполненные великих надежд и веры в историческую миссию Америки, переживали затем периоды сомнений и разочарований. Этот путь прошли самые яркие американские художники XIX в.: Герман Мелвилл, Уолт Уитмен, Марк Твен. Уж слишком не ладили те социальные идеи, те нравственные доктрины, которые их вдохновляли в юности, с повседневной жизнью американского общества, где поминутно давала о себе знать коррупция, а контрасты богатства и нищеты становились всё более кричащими. Бросалось в глаза всевластие практицизма, навязывающего утилитарную мораль, росли имперские амбиции.
В то же время американские писатели всё острее ощущали глубокую самобытность окружавшего их мира: его природы, его истории и культуры. Нужен был необыкновенный, истинно новаторский художественный язык, чтобы воплотить эту реальность во всём богатстве и своеобразии её красок. Поиски такого языка стали основной творческой задачей для литературы, особенно в эпоху романтизма. Тем самым Америка вслед за политической стремилась обрести и духовную, творческую независимость от бывшей метрополии. Устами Мелвилла романтики заявили, что они не нуждаются в «американском Шекспире». Они стремятся к искусству всецело оригинальному, пусть даже оно окажется «неказистым и грубоватым, как сучья наших сосен».
В 1626 г. в южной части острова Манхэттен было основано голландское поселение Новый Амстердам. Спустя 30 лет в нём насчитывалось 120 домов и 1000 жителей, которые говорили на 18 различных языках. В 1664 г. город перешёл в руки англичан. Они назвали его Нью-Йорком — в честь герцога Йоркского, будущего короля Якова II
И такое искусство действительно родилось. Сначала оно пыталось воссоздать чисто американские пейзажи, обычаи, установления. Оно переносилось в окутанные романтикой времена первых поселенцев, живших в Новом Амстердаме, как тогда именовался Нью-Йорк Или в мир индейских преданий. Или на просторы прерии, где прокладывали колеи повозки пионеров — первопроходцев, шедших с востока и продвигавших к тихоокеанскому побережью контур фронтира, т. е. границы между уже освоенными землями и пока ещё не заселёнными никем, кроме редких индейских племён. Или в нескончаемые леса, где бродит одинокий охотник, для которого жизнь в гармонии с природой дороже всех благ цивилизации.
В середине века, накануне Гражданской войны, американская литература пережила расцвет, который её историки сравнивают с Ренессансом, имея в виду творческое богатство, представшее перед читателями Эдгара По, Мелвилла, Уитмена, Натаниела Готорна.
Это был следующий этап постижения особой судьбы Америки и её духовной истории. Теперь художников слова всё больше волновали опасности, угрожающие национальному идеалу — «американской мечте», и сложные нравственные проблемы, впрямую или косвенно с ней соотносящиеся. Обратившись к этой проблематике, американская литература нашла очень необычные художественные способы её воплощения. Смелостью предложенных ею решений, которые часто намного опережали время, она завоевала авторитет во всём мире. А когда заявила о себе новая школа писателей-реалистов (Марк Твен, Генри Джеймс), признание литературы США ещё более упрочилось и на неё стали смотреть как на одно из самых значительных явлений мировой культуры.